— Сколько лет прошло? — прикинул Вадимыч. — Семнадцать. Соленая вода растворила всю наружную грязь, все, что не успело впитаться. И еще… Не знаю, как на других широтах, но здесь у нас в воде повышенный процент йода. Может, и это сыграло роль, тут нужно спросить профессора-химика. Одним словом, в воде трупы до сих пор не разлагаются. Но поднимать их бесполезно, уже пробовали.
* * *
Бывший механик «Лазарева» в молодости начинал водолазом. При катастрофе в бухте он выжил сам и помог выплыть, как минимум, десятку пассажиров. Уже на следующий день со скандалом сбежал от врачей и добился разрешения принимать участие в подводных спасательных работах. Потом, в сорок лет, навсегда ушел из морской службы.
Все следующие годы Вадимыч приказывал себе ни с кем не вступать в разговор о тех минутах, часах и днях. Но невысказанное начинало тяготить, давить на черепную коробку. Начинались депрессия, навязчивые сны. Раз за разом он уходил в запой, как уходят на дно, к бессловесным рыбам, морским звездам и крабам, к водорослям, колышущимся от беззвучного «ветра».
В конце концов он находил подходящего собеседника и все ему выплескивал. Вспоминал в подробностях, не заботясь о том, приятно это слышать или нет, интересно или не очень. Вот и теперь, спустя столько лет, он по-прежнему морщился от душевной боли.
— Прошли буи ограждения, набрали скорость до десяти узлов. Отчаливать поздним вечером всегда особый кайф: город сияет огнями, а там — море и небо слиты в сплошную черноту. Только кайф в тот раз быстро обломался… Потом, когда судили капитанов, многие из нашей команды выступали свидетелями или просто присутствовали на суде. Ну и я, само собой. До сих пор не знаю, все ли на суде вылезло или нет. Тяжко было видеть нашего капитайа на скамье подсудимых. Мне казалось, мужик говорит начистоту… Как прошли буи, он передал управление вахтенному помощнику, вернулся к себе в каюту отдыхать. Потом услышал три гудка и сразу почуял недоброе.
Уже потом, на суде, Вадимыч узнал, что сухогруз, входивший в бухту, получил из порта по рации указание пропустить «Лазарева». Капитан сухогруза ответил, что указание понял. Система автоматической радиолокационной прокладки (САРП) показывала, что оба корабля успеют разойтись тютелька в тютельку.
Глеб знал, для чего служит САРП. Оценивает ближайшую перспективу при следовании на встречных курсах.
— Правда, моряки на сухогрузе не знали, в какую сторону направляется наш лайнер — в Одессу или на Кавказ, — продолжал Вадимыч. — Наш вахтенный помощник первым испугался, что можем не разойтись. Чуть изменил курс, пытаясь уйти в сторону, — на пять-десять градусов. Вышел на связь с сухогрузом, попросил застопорить. Они дали «средний вперед», потом сразу «стоп». Но вал с винтом по инерции продолжал еще вращаться в прежнюю сторону. На расстоянии мили перевели ручку на «малый назад», «средний назад» и «полный назад». При грузе в тридцать тысяч тонн зерна сухогруз должен был пройти еще прилично вперед, прежде чем остановиться. Вдобавок при резком реверсе судно плохо слушается руля, под кормой закипает водяная каша…
Перевернув бутылку, Вадимыч долго держал ее над стаканом, выцеживая последние капли. Рассказывая, он не смотрел на собеседника. Не потому, что чувствовал за собой вину, просто погружался в прошлое с головой и воспринимал настоящее только на ощупь: стакан, пустая пепельница, поверхность стола.
— Сухогруз долбанул нас прямо по центру борта. Вроде скорость упала до мизера: пять с половиной узлов, считай десять километров в час. А тут удар равнялся миллиону тонн. Сиверов с трудом представил эту силу.
— Все равно мы бы тонули до утра, если б он пробил только один отсек. Но движение по инерции продолжалось. В итоге сухогруз пропорол нам пять отсеков. Когда я нырнул назавтра с водолазами, просто одурел: прикинь пробоину длиной в пятьдесят метров.
По словам бывшего моряка, «Лазарев» лег на борт в течение нескольких минут. Электричество отключилось, морская вода хлынула в коридоры и каюты, пассажиры пытались выбраться через узкие иллюминаторы. Те, кто недавно безмятежно отдыхал на палубе, теперь оказались на отвесном «склоне» над водой, скользили и падали с высоты. Сверху на них летели другие пассажиры, вперемежку с тяжелыми предметами вроде скамеек или плохо закрепленных весел со спасательных шлюпок.
Многие не умели плавать и без спасательных жилетов камнем уходили на дно. За тех, кто пытался выплыть, хваталось множество рук, не позволяя спастись.
О себе Вадимыч молчал, не хотел хвастать. Рассказывал, как товарищ из машинного отделения с трудом балансировал на верхней палубе, сбрасывая один за другим резиновые, автоматически надувающиеся плоты. Как девушки из пассажирской службы почти поголовно отдали свои спасательные жилеты пассажирам, а сами погибли.
Слепой подумал о длинноволосой утопленнице, увиденной им в каюте-люкс. Наверное, дверь заклинило. Несчастная пыталась расшибить кулаками стекло, но оно оказалось слишком толстым и прочным.
Можно было бы поднять всех оставшихся на корабле наверх, но, наверное, в самом деле уже было поздно. Море стало могилой для многих не самых плохих людей. Пусть и эти покоятся в общем саркофаге, незачем их тревожить. Большой вопрос, что лучше: лежать под водой или достаться червям в сырой земле.
Получить доступ к архивам одного из районных судов Севастополя оказалось делом не таким уж сложным. Когда Сиверов уточнил, материалы какого года его интересуют, цена оказалась пустяковой по московским меркам. Уголовные дела — такой же скоропортящийся продукт, как фрукты: бумажные листы не гниют, зато теряют актуальность.
Флакончика французских духов оказалось достаточно, чтобы получить возможность пролистать несколько томов по «Лазареву» с выступлениями обвиняемых и свидетелей, речами защитника и прокурора.
Сиверова особенно интересовало одно обстоятельство. В первые минуты после удара на «Лазареве» еще работала аварийная система энергоснабжения. Почему капитан сразу не отдал приказ закрыть клинкетные задвижки? Это предотвратило бы стремительное затопление трюма. Почему вообще в нарушение техники безопасности судно вышло в море с открытыми задвижками?
На суде, как и на следствии, капитан утверждал, что задвижки в трюме изначально были закрыты. Капитану не поверили, несмотря на подтверждение его слов многими членами экипажа. Решили, что подчиненные выгораживают начальника. Версия самопроизвольного открывания задвижек от мощного удара тоже была отвергнута.
Слишком много вопросов стояло на следствии и на суде, не хватало времени дотошно исследовать каждый. Теперь Сиверов раз за разом читал десяток отпечатанных страниц и видел разночтения в показаниях. Похоже, в момент отправления задвижки в трюме действительно были закрыты, но перед столкновением оказались открытыми. Приложенные чертежи судна показывали, что задвижки приводились в движение общим гидронасосом, но могли быть открыты вручную.
Глеб вспомнил рассказ Вадимыча о поисково-спасательных работах. При большом крене затонувшего судна проникнуть в палубные помещения оказалось непросто. Пришлось прорезать подводной газорезкой отверстия в борту, ползти по узким коридорам, таща за собой кабели светильника, разбирать завалы.