Милая Гретхен, я с восторгом воспринимаю свое состояние. Отныне я знаю, для чего просыпаюсь каждое утро: чтобы творить новую жизнь.
Дни, неразличимые и неизбежные, текут, и я не отмечаю их искусственно — выездами в свет, встречами. Время растягивается вместе с кожей на моем животе, и его протяженность творит человеческое существо.
Я воспринимаю себя как крошечное звено в бесконечной цепи, и мне достаточно этого ничтожного места; более того, оно меня удовлетворяет; я в микроскопическом масштабе принимаю участие в гигантском цикле, я включена в космос, я способствую его сохранению. На самом деле как приятно хорошо исполнять свою женскую работу! Я даю жизнь, прежде получив ее; позднее я сделаюсь хранительницей этой жизни, пока она меня не покинет… Жизнь предшествовала мне, жизнь наследует мне, но, пока длится мое существование, жизнь во мне нуждается.
По сути, дамы из рода фон Вальдбергов были правы: женщина достигает полноты существования, вынашивая детей. Чтобы понять, мне было необходимо ощутить это собственным духом и плотью. Прежде это казалось мне отвратительным, теперь нет. Каждый день умирают люди, но я приношу в мир новое существо.
Материнство — это и есть удел женщины.
О Гретхен, нежно целую тебя, ты в своей мудрости всегда опережала меня. Хоть ты всегда служишь мне примером, мне тебя не догнать.
Твоя Ханна
Дэвид смотрел на Итана.
Итан смотрел на Дэвида.
У них не было ничего общего, они стояли и смотрели друг на друга, лицом к лицу, как истуканы.
Энни не устояла перед искушением пригласить Итана к себе. Зачем? Из вежливости по отношению к санитару. Желая поразить его роскошью своего дома. Ввести его в свой мир после двух недель, проведенных в его мире. Слишком много поводов, скрывавших настоящую причину.
Итан и Дэвид… Она с удовлетворением отметила, что оба настроены враждебно, абсолютно чуждые один другому. «Как им поладить? Они из разных далеких миров. И единственное, что у них общего, — это я».
Это ее забавляло, ей льстило, она была горда своим чудачеством: выбрать двух таких разных парней. «Я — широкая натура, не то что они». Обрадованная таким открытием, она провела их в гостиную, где за выпивкой одна оживляла общую беседу.
Снисходительно подыграв ей, Дэвид вскоре поднялся и попросил разрешения покинуть их, чтобы закончить тренировку.
— Счастлив был с вами познакомиться, — уходя, бросил он Итану.
Ничего подобного он не думал и даже не пытался это скрыть. Энни заподозрила, что это показное равнодушие должно было означать то ли «Я ревную к этому высокому блондину и буду защищать свое счастье», то ли «Мне наплевать на этого типа, главное, никогда его больше не приглашай».
Она повернулась к Итану:
— Почему ты пришел?
— Помочь тебе.
Этот простой ответ поразил ее. Стараясь не выдать своих чувств, она шутливо переспросила:
— Помочь мне? Ты что, так меня жалеешь?
Она ждала, что он с возмущением пустится в длинные объяснения и в завершение пылко признается в любви. Но он молчал.
Чем дольше длилось это молчание, тем страшнее становилось Энни. Как? Молчание — знак согласия… Неужели он и вправду жалеет ее? Она начинала чувствовать себя оскорбленной.
— А в чем мне надо помогать?
— Я хотел прежде всего убедиться, что шов зарубцевался нормально.
— Ах так? Ты вместо доктора Шинеда… Ты у нас теперь врач?
— Нет, но я способен заметить инфекцию. Потом, я хотел узнать, не надо ли тебе сделать укол.
Она опустилась в кресло, сжав голову руками, одновременно удивленная и обрадованная.
— Ты же был против наркотиков, а теперь приносишь мне морфин?
— Да.
— Почему?
Он опять промолчал.
На этот раз Энни без труда объяснила себе его молчание: он просто влюблен в нее, вот и все! Чтобы получить к ней доступ, он готов отречься от своих принципов.
— Прекрасно, — прошептала она.
— Почему? Ты мучишься? У тебя есть в них потребность?
Беспокойство искажало черты Итана. Энни хотелось его поцеловать за такую заботу.
— Нет, я не мучусь. Это забавно. Сегодня я вернулась на съемочную площадку, все прошло великолепно, я хорошо себя чувствую.
Он поднялся, лицо его прояснилось.
— Если мое присутствие не обязательно, я больше не стану тебе надоедать. Вот мой номер телефона. Звони не раздумывая. В любое время дня и ночи звони, я приду.
— Правда?
— Вместо того чтобы звать своих привычных поставщиков яда, позвони мне. Ты не должна принимать что попало: инсектициды, кокаин, разведенный содой, лошадиные дозы возбудителей и всякие коктейли от учеников чародея. По крайней мере, то, что я тебе дам, это известные препараты. Прекрати эту жизнь подопытного кролика. А то станешь похожа на тунцов, которые плавают поблизости от атомных станций.
Она расхохоталась:
— Меня впервые обзывают тунцом.
Он с возмущением обернулся:
— Прекрати считать себя высшим существом.
Опешив, она сглотнула слюну. Он продолжал:
— Да, ты выше по многим параметрам. У тебя есть талант, деньги, завидная внешность, но я запрещаю тебе сравнивать нас. В чем-то другом я во многом выше тебя.
Со смешанным чувством удовольствия и любопытства, мысленно смакуя выражение «завидная внешность», Энни спросила:
— В чем же?
— Не сегодня. Все равно ты не поймешь.
— Я слишком глупа?
— Ты не готова.
Его лицо вытянулось: он теперь жалел, что так резко отреагировал.
— Извини. Я не имею права так с тобой разговаривать. Тем более у тебя в доме. Мне стыдно. Пожалуйста, возьми мой номер телефона.
Он выпрямился во весь свой рост и все же от смущения казался сантиметров на десять ниже.
Беря бумажку с коряво написанным номером, она едва не воскликнула: «Как романтично! Так ко мне еще не подъезжали!» — но сдержалась, понимая, что если и дальше будет шутить, то получит в ответ еще несколько загадочных фраз.
Странно, но каждый раз, когда она насмехалась над ним, Итан постоянно оказывался на высоте. Провожая его к двери и с тревогой вдруг осознав, что сейчас он уйдет, она ощутила, что ноги у нее не слушаются, и изменила свое решение:
— Итан, ты был прав: мне понадобится морфин. Ажиотаж съемок спадет, радость тоже, и я окажусь в подавленном состоянии, в обществе Дэвида, который ничего не просекает.
Что за игру она затеяла? Не устояла перед тем, чтобы упомянуть Дэвида, затем подколоть его, зная, что Итану он совсем не нравится; она невольно настраивала их друг против друга.