Мансарду перечеркнула тень. Плотность воздуха изменилась.
Анна подскочила: Ида вдребезги разбила луч света. Будущая новобрачная ощутила боль в животе, будто ударом кулака кузина выпустила ей кишки. Анна с упреком воскликнула:
— О нет, Ида, нет!
Та остановилась, удивленная, готовая защищаться, царапаться, не понимая, что своими юбками стерла солнечный луч.
— Что? Что я сделала?
Анна вздохнула, понимая, что никогда не сможет объяснить ей, что она уничтожила бесценное сокровище, истинный шедевр, над которым небесное светило трудилось в комнате с самого рассвета. Ничтожная Ида! Грубая и упрямая, она со своими непристойно широкими бедрами разрушила памятник красоты и даже не заметила этого.
Анна попыталась схитрить:
— Ида, а ты не хочешь посмотреться в оба зеркала? Встань на мое место.
Она обратилась к тете и бабушке:
— Я была бы рада, если бы мои кузины тоже смогли воспользоваться подарком.
Ида сперва изумилась, но потом встала рядом с Анной и умоляюще посмотрела на взрослых. Те было поморщились, но, тронутые сердечной простотой Анны, разрешили.
Хедвига, самая юная, тут же плюхнулась на табуретку:
— Давайте я!
Ида чуть было не столкнула сестру с места, но сдержалась, сознавая, что, как старшая, должна сохранять достоинство. Раздосадованная, она отошла к окну.
На Анну нахлынуло отвращение: Ида опять рассекла луч света, не замечая, что тот скользит по ее груди и лицу. Она его не чувствовала. Ну что за животная тупость!
Увидев стоявшего на улице Филиппа, Ида улыбнулась, но через мгновение опять нахмурилась:
— Он не сильно обрадовался. Он выглядывает тебя, а не меня.
С потухшим взглядом, искаженным лицом, Ида с трудом перевела дух. Склонившись к ней, Анна, заметив ее страдания, протянула руку к кузине и тихо сказала:
— Я бы тебе его отдала…
— Что?!
Ида подскочила, она была уверена, что ослышалась.
— Я бы с удовольствием отдала Филиппа тебе…
— А?
— …если бы он не был влюблен в меня.
Анна думала, что сказала что-то приятное.
Раздался звук пощечины.
— Дрянь! — прошипела Ида.
Анна, ощутив, как жжет щеку, поняла, кому досталась пощечина: Ида ударила ее. Женщины, прервав разговор, обернулись.
— Соплячка, ты так уверена, что меня никто не захочет?! Я тебе покажу, что ты не права! Я докажу это! Вот увидишь, десятки мужчин будут у моих ног. Сотни!
— Достаточно одного, — мягко поправила ее Анна.
На нее обрушилась вторая оплеуха.
— Черт возьми! Ты опять за свое! Ты уверена, что мне и одного не видать! Вот дрянь! Злючка!
Тетя Годельева вмешалась:
— Ида, успокойся!
— Мама, Анна просто вывела меня из себя. Она утверждает, что я мерзкая уродина!
— Вовсе нет. Я согласна с Анной — она высказала то, что я думаю: одного мужчины вполне достаточно, тебе вовсе ни к чему соблазнять ни десяток, ни тысячу.
Ида с вызовом посмотрела на мать, словно желая сказать: «Говори-говори, там видно будет!» Годельева, вздернув подбородок, потребовала:
— Извинись перед Анной!
— Никогда!
— Ида!
Ида, покрасневшая от гнева, с проступившими на шее жилами, заорала:
— Да лучше сдохнуть!
Передав зеркальце вдове землемера, Годельева ринулась к дочери. Ида отступила; она бесстрашно пересекла комнату и согнала младшую сестру с табуретки, заявив:
— Теперь моя очередь.
Избегая открытого столкновения с раздраженной дочерью (эту схватку она бы проиграла), Годельева велела приятельницам подчиниться. Затем она обратилась к племяннице:
— Анна, мне кажется, Ида тебе завидует. Она надеялась первой выйти замуж.
— Знаю. Я ее прощаю.
Тетя поцеловала девушку:
— Ах, если бы у Иды был твой характер…
— Она станет лучше, когда получит то, чего желает. Когда-нибудь она избавится от злобы.
— Надеюсь, ты права! — сказала Годельева, ласково прикоснувшись к виску Анны. — Во всяком случае, мне и радостно и горько. Мне горько оттого, что я реже буду тебя видеть. И радостно, что ты нашла хорошего парня.
Спокойный голос тети Годельевы описывал ее судьбу. Анна приободрилась, мучившие ее вопросы утратили остроту. Успокоившись, она подставила лицо прохладному воздуху.
На карниз присел мотылек. Его крылышки — снизу лимонно-желтые, а сверху зеленые — вздымались, будто он дышит. Опустившись, чтобы привести себя в порядок, насекомое, не подозревавшее, что за ним наблюдают, потерло хоботок передними лапками. Анна зачарованно глядела на него: ей казалось, что крылья мотылька вобрали в себя весь небесный свет; сосредоточившись в крошечном насекомом, он словно бы попал в заточение. Мотылек блистал, а все, что его окружало, серело на глазах.
— Какой красивый! — с дрожью в голосе сказала Годельева.
— Не правда ли?! — прошептала Анна, обрадовавшись, что может разделить свое восхищение с тетей.
— Изумительный! — подтвердила Годельева.
— Я могла бы часами его разглядывать.
Годельева пожала плечами:
— Анна, это тебе и предстоит. Отныне это твое право. Более того, твоя обязанность.
Анна повернулась к тетке, озадаченная. Та продолжила:
— Ты будешь принадлежать ему, а он тебе.
Анна улыбнулась. Как это? Она будет принадлежать мотыльку… который будет принадлежать ей? Что за волшебство ей предлагают? Это уж точно лучшая новость дня. Лицо девушки разрумянилось в нетерпении.
Годельева, растрогавшись, обхватила ладонями щеки племянницы.
— Как ты его любишь! — воскликнула она. Повернувшись к окну, она указала на маячившую вдалеке фигуру. — Надо признать, эта шляпа ему очень идет.
Анна в смятении обратила взор в ту сторону, куда глядела Годельева, и увидела Филиппа в фетровой кепке с пером. Она вздрогнула. «Я просто ненормальная», — подумала она. Все не так! В окно можно было увидеть и Филиппа, и мотылька, но невеста смотрела на мотылька, а тетушка — на жениха Анны.
— Что такое? Что это за пятно? — вдруг выкрикнула Ида.
Сидя на табурете, бледная от ярости девушка показывала пальцем на зеркальце, которое держали перед ней. Опасаясь припадка, бабушка Франциска сунула второе зеркальце в карман.
— Ничего. Тебе что-то померещилось. Там ничего нет.
— Тогда не убирай зеркало.