С Таней Данилову надо было держать ухо востро. Она не скрывала того, что он ей нравится. Прямо об этом не говорила, но на каждом дежурстве по нескольку раз давала понять. Взглядом, улыбкой, вроде бы как случайными прикосновениями, намеками. Данилов понимал, что стоило ему поддержать Танину игру или сделать хотя бы один ответный намек – и пойдет-поедет… Поэтому он держался с Таней ровно, не переходя той грани, которая отделяет рабочие отношения от личных. Таня терпеливо ждала своего шанса. Данилова это не напрягало, скорее – забавляло.
Язык у Тани оказался не «глазливый» – до шести утра Данилов безмятежно проспал в ординаторской на очень удобном (большая, надо сказать, редкость в медицинских учреждениях!) диване. Разбудил его шум машин, перемежающийся воем сирен. Действительность совпала со сном, в котором Данилов видел себя работающим в скорой помощи. Подобные, как он их называл, «ретросны» снились довольно часто. Как же иначе – столько лет на «скорой» бесследно уйти не могут. Сегодняшний сон был хорошим, спокойным: даниловская бригада отвезла пациента в Кардиоцентр и возвращалась к себе на подстанцию, ведя по пути разные разговоры, но о чем они разговаривали, после пробуждения сразу же забыл.
Умывшись, причесавшись и надев поверх хирургической пижамы халат, Данилов вышел в коридор, где сразу же наткнулся на Таню.
— Взрыв в клубе «Двоеточие» на Берсеневской набережной, — сообщила Таня, не дожидаясь вопросов. — Уже полчаса как везут и везут… Вся хирургия на ушах стоит!
Данилов хорошо представлял себе, что такое массовое поступление пострадавших. Занимаются все свободные операционные, привлекаются все, кто может оперировать, редко-редко, но бывает так, что и гинекологи с урологами на время меняют квалификацию, ассистируя коллегам из других отделений. Ничего необычного – хирург есть хирург, какими бы органами он ни занимался. По идее, любой врач должен уметь и аппендикс вырезать, и роды принять, и кесарево сечение произвести… Это в Москве обычно каждый занимается своим делом, а закинет судьба работать куда-нибудь в глушь, где до ближайшей районной больницы трястись по колдобинам часов восемь, а то и двенадцать, придется все экстренное делать на месте самому.
— От нас что-то требуется? — на всякий случай спросил Данилов.
— Нет, не требуется, — ответила Таня, подходя вплотную к Данилову и обдавая его запахом своих пряных духов, сквозь которые пробивался аромат мятной зубной пасты. — У нас свои дела.
«Свои дела» прозвучало довольно игриво.
— Тогда я пошел пить кофе, — сообщил Данилов и вернулся в ординаторскую.
Другую медсестру он непременно пригласил бы составить ему компанию, но Таня точно расценила бы это как намек на развитие отношений.
В ожидании кипятка Данилов думал о том, что сейчас творится в хирургическом корпусе и каково приходится врачам, в том числе и доктору Ольге Николаевне. Аврал в медицине – ужасное дело. Спешка – она ведь до добра редко когда доводит.
«Им бы еще два часа продержаться, а там… — подумал Данилов. — А что там? Пришедшие на работу отправятся прямиком в операционные, а те, кто сдал дежурство, останутся «прикрывать» отделения».
«Прикрывать» – не в смысле «закрывать», а в смысле – заниматься пациентами, решать текущие вопросы и тому подобное. Потом ненадолго домой – прийти, упасть, и снова на работу. Пострадавших будут везти несколько часов, а перегрузка растянется на дни. Одно дело – довезти живым до стационара и совсем другое – выписать из стационара живым. Впрочем, любителям спокойствия, как и всем, любящим строить свою жизнь по заранее спланированному графику, в медицине делать нечего. Разве что в медицинские статистики податься.
Под кофе Данилов включил телевизор и узнал из выпуска новостей, что в клубе с прикольным названием «Двоеточие» взорвалась граната, пронесенная внутрь одним из гостей. Граната взорвалась в гуще танцующего народа. Владельца и тех, кто был рядом с ним, спасти не удалось. Тех, кого задело осколками на расстоянии, развезли по больницам.
«Интересно, на сколько осколков разрывается граната? — подумал Данилов. — Наверное, не меньше чем на сотню, а то и на две. К тому же осколок может прошить человека насквозь и попасть в соседа. И какой вообще смысл ходить в ночной клуб с гранатой в кармане? Ею же там не воспользуешься для самообороны. Может, покушение планировали?..»
Провидение решило, что доктору Данилову довольно сачковать, и послало ему «самотек» – тридцатилетнего мужчину, уже две недели пребывавшего в запое.
Страдальца, краснолицего, небритого, потного, привезла в Склиф жена, бойкая брюнетка с бегающими глазами. Несмотря на ранний час и скорбный повод, женщина была при полном макияже, на взгляд Данилова – чрезмерном.
Обработка началась по классической схеме.
— Доктор, можно побеседовать с вами наедине?
И быстрый взгляд-выстрел в сторону Тани: «Выйди, непонятливая, дай с доктором пообщаться».
— Я наедине на работе не разговариваю, — отрезал Данилов. — Говорите здесь.
Еще один выстрел в Таню, игра бровями, и рука скользит в сумочку.
— Это вам, сами поделите.
По толщине конверта судить о сумме нельзя (кто его знает – сотенные там или пятитысячные), но примерный размер суммы угадать можно по выражению лица дающего. Дающие нервозны. Они переживают, беспокоятся – а ну как заглянет доктор в конверт и рявкнет: «Вы что, издеваетесь надо мной?» Конверт кладут на стол осторожно и не сразу отрывают от него руку. Могут машинально погладить, прощаясь с деньгами, могут подтолкнуть в сторону доктора – бери, не раздумывай, все равно больше не дам.
Те, кто знает, что дает много, обращается с конвертом небрежно, словно демонстрируя миру свое пренебрежение к деньгам. Нам главное – своего добиться, а деньги это так, средство. Дающие много не кладут конверт, а будто бы небрежно роняют на стол и сразу же отводят глаза в сторону, показывая, что дальнейшая судьба денег их не заботит – это уже ваши деньги, доктор.
Дающие столько, сколько обычно полагается, кладут конверт спокойно и так же спокойно смотрят прямо в глаза. Мы что от нас требуется сделали, теперь ваш ход, доктор!
«Тысяч пять там точно есть», — подумал Данилов, не притрагиваясь к конверту.
— Уберите, пожалуйста! — потребовал он.
— Да вы не волнуйтесь, я не из милиции. — Брюнетка натянуто улыбнулась. — Я жена этого алкоголика. Хотите, паспорт покажу?
— Не надо, — покачал головой Данилов. — Но пока вы не уберете конверт, я с вами разговаривать не стану.
Недовольно поджав губы, женщина вернула конверт в сумочку.
— Валь, поехали отсюда, — подал голос муж. — Здесь нам не рады…
— Сиди и молчи! — оборвала его жена.
— Ваш муж прав, — ответил Данилов. — Мы действительно вам не рады. Здесь не выводят из запоев. Обращайтесь в наркологию.
— А у меня другая информация! — возразила брюнетка. — И потом – кто сказал насчет выведения из запоя? У моего мужа отравление алкоголем, и вы обязаны оказать ему помощь! Не хотите за деньги – лечите даром!