— Я знаю, что ты сделал! — проревел капеллан-дознаватель прямо в ухо Астеляна. — Существуют данные Администратума, перепись на Тарсисе была проведена десять лет назад до вашего прибытия, перед войной, когда еще не было твоего кровавого режима. Мы проверили результаты: население Тарсиса составляло около восьмисот миллионов человек. Когда ты пришел к власти, ты делал очень хорошие записи. Были переписаны твои солдаты, твои рабочие, руководители и члены их семей. Я видел эти записи перед самым отъездом. Ты не солгал, когда сказал, что за тебя отдало жизнь целое поколение. В твоих списках значатся двести или двести пятьдесят миллионов людей — от населения, которое ты вызвался хранить, осталась только четверть!
— Война требует жертв, жертвы были принесены, разве ты не понимаешь?! — закричал Астелян в ответ.
— Ты, клятвопреступник, предатель собственного примарха, виновен в массовом геноциде… — Голос капеллана упал до ядовитого шипения.
— И ты это говоришь с чистой совестью? У Темных Ангелов руки не в крови?
— О, я согласен, результат сражений — это жертвы и смерть, — поморщился Борей. — Я понимаю, мы живем в жестокой вселенной, души Империума неисчислимы, и каждую минуту умирают миллионы. Темные Ангелы очищали миры, для которых искупление невозможно, и мы делали это с радостью, ибо знали, что действуем ради будущей безопасности. Истинно сказано, что момент слабости приводит к жизни в ереси.
— Тогда вы меня поймете! — Астелян ощутил проблеск радости.
Впервые за два столетия у него возникла надежда: вдруг все-таки остались те, у кого хватит характера сделать Империум достойным Императора. Может быть, Темные Ангелы не пали так низко, как ему пытались внушить.
— Вы признаете, что были неправы, когда атаковали меня?
— Никогда! — отрезал Борей и стиснул лицо Астеляна обеими руками, рот капеллана скривился в дикой гримасе. — Триста миллионов жителей Тарсиса умерли уже после завершения войны, когда ты узурпировал власть. Ты вкусил крови, и ты хотел больше. Развращенный и порочный, ты наслаждался ужасом подвластных людей! Те, кто не воевал в твоих священных отрядах, жили в страхе, при помощи которого ты правил! Не было общей мечты о величественном Империуме, не было общих усилий во имя службы Императору. Было только два миллиона наемных убийц и двести миллионов запуганных рабов! Как мог командир ордена пасть так низко? Или, возможно, у вас всегда было так. Возможно, кровожадные маньяки были необходимы во время Великого крестового похода.
— Они были правы, десять тысяч лет без Императора ослабили вас. — Астелян отверг обвинения капеллана и отвернулся.
— Кто «они»? — настойчиво спросил Борей.
— Другие мне подобные, которых я встретил на своем долгом пути, те, кто прожил в вашей вселенной дольше, чем прожил я. Я от них многому научился, — ответил Астелян.
— Был ли Хорус слаб, когда повел свои легионы против Императора, или он был силен, потому что оставлял после себя разруху и опустошение? — спросил Борей, разжав хватку и отступив.
— Ты сравниваешь меня с проклятым Воителем? — Астелян запрокинул голову, уставившись на Борея. — Ты думаешь, что я хотел этих смертей, жаждал пролития крови?
— Я думаю, что вина за совершенные грехи свела тебя с ума. Ты потерял ясность суждений, больше не годился в командиры ордена и, когда твое падение стало явным, ты попытался окунуться в кровопролитие и ужас. Разве крики страха могут заглушить проклинающие ренегата голоса? Разве кровь трехсот миллионов людей, которых ты якобы защищал, способна смыть пятно предательства?
— Был риск потерять все, за что мы боролись с таким трудом, и я не мог допустить этого, — объяснил Астелян, опустив голову на плиту и уставившись на ровный камень потолка. — Я не мог потворствовать новым изменам, вроде тех, от которых мы страдали на Калибане. Следовало остерегаться сомнений, слухов, ропота, которые разъедают сердца и разрушают волю, мешают людям подняться и взять свое по праву.
— Итак, ты встал и заявил, что обнаружилось, оказывается, кое-что твое? — спросил Борей.
— После войны надолго наступили дни торжеств, но, как это обычно бывает, эйфория у людей в конце концов прошла, — ответил опечаленный воспоминаниями Астелян.
Хотя он и знал о слабости обычных людей, но все равно не мог понять ее до конца.
— Не имея врага, чтобы с ним бороться, тарсисцы позабыли обо всем, что их связывало, — продолжал он. — Начался ропот, направленный против нового положения вещей, правда, неявный и недоказуемый, пока только зародыш недовольства. Появились идеи насчет того, что священные отряды следовало бы разоружить: раз война с мятежниками закончена, то, мол, нет необходимости в такой армии. Люди не понимали, что победа в войне на Тарсисе — лишь первый шаг на пути к великой славе. Закаленные в боях, священные отряды пригодились бы Императору. Дух Великого крестового похода еще жил в моем сердце, а на Тарсисе была армия, готовая продолжить миссию, которую другие отринули.
— Ты собирался начать завоевательную войну, чтобы распространить свою власть на другие миры вокруг Тарсиса?
— Я хотел показать Галактике, чего я добился! — Астелян ударил кулаком по плите. — Я хотел рассеять устаревшие заблуждения и доказать власть имущим, что Империум еще может укрепляться и расти. Однако имперский правитель Дэкс, узнав об этих намерениях, отвернулся от меня так же, как Эль'Джонсон сделал это сто веков назад.
Память ранила Астеляна, будто нож, который вонзили в живот и там повернули. Он не забыл ощущение кошмара, когда его надежды внезапно рухнули. Даже сейчас чувство потери по-прежнему терзало его. Одно время Астелян воображал, будто душа уже очистилась от сожалений прошлого, пока вновь не утратил слишком многое.
— Дэкс заявил, что я оказал и Тарсису, и ему лично громадную услугу, и ее будут славить сто поколений, — продолжал Астелян. — Эти слова ничего не значили, внезапно его настоящая цель стала явной. Он чужими руками решил совершить невозможное и потому позволил мне принять ответственность на себя. Если бы война с мятежниками не удалась, он ничего не потерял бы, но теперь он выигрывал все. Правитель заговорил о сокращении армии, о том, что капитанами и полковниками нужно назначить людей из знати. Я ужаснулся, но оставался беспомощным. Я не призывал священные отряды, но они явились сами и указали мне путь. Я не давал такого приказа, клянусь Императором, но они сами осадили Дэкса во дворце. Им никто не оказал сопротивления, если не считать нескольких солдат, вся армия поддержала меня как командира. Немногие противники были ликвидированы. Столкнувшись с такой мощной оппозицией, имперский правитель согласился пересмотреть собственное решение. Но тут верх взяла его трусость, и он был убит при попытке покинуть дворец.
— Как удобно для тебя, — заметил капеллан, качая головой. Он скрестил руки на груди и сердито посмотрел на Астеляна. — Лояльность твоих людей, наверное, была отрадна, а тут еще своевременный инцидент со смертью имперского правителя.
— Я не питаю иллюзий, будто солдат интересовали только мои великие планы, — признался Астелян. — Во время мятежа они рисковали жизнью и семьей ради борьбы с врагом, но я добился, чтобы их наградили за соответствие моим ожиданиям. Знаю, сердце обычного человека слабо, ему не стать космодесантником. Однако под умелым руководством он может подняться выше присущего людям эгоизма. Поэтому воинам требовались земли и хорошее питание. Чтобы солдат мог сосредоточиться на войне, к каждому приставили слуг, эти слуги замечали и удовлетворяли каждую потребность хозяина. Я не хотел, чтобы мои люди отвлекались на мелкие проблемы.