— Тебе нужна была торговка фруктами? — шепнул он Септимусу.
Выражение лица Маруха при этом ясно говорило, что напарник, по его мнению, рехнулся.
— В том числе, — негромко ответил оружейник.
— Может, объяснишь мне зачем?
Септимус бросил через плечо уничижительный взгляд.
— Ты что, слепой? Она беременна.
Марух отвесил челюсть.
— Нет. Ты это не серьезно.
— Откуда, по-твоему, легион берет новых воинов? — прошипел Септимус. — Нужны дети. Дети, не запятнанные скверной.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься…
— Я брошу тебя здесь, Марух. — Голос Септимуса стал ледяным. — Клянусь, если ты станешь усложнять и без того неприятное дело, я тебя здесь брошу.
Троица свернула в соседний коридор. Женщина шла впереди, все еще прижимая к животу ведро. Здесь толпа поредела, но свидетелей оставалось слишком много. Септимус ждал подходящего момента.
— Что ты ей сказал? — после долгого молчания спросил Марух.
— Что я хочу купить еще фруктов. Она ведет нас к другому торговцу.
Голос оружейника слегка оттаял при взгляде на ошарашенную физиономию старшего раба.
— Не только мы занимаемся этим. По всей станции рабы, верные легиону, ведут ту же игру. Просто… это то, что должно быть сделано.
— Ты уже поступал так раньше?
— Нет. И я собираюсь все сделать правильно, чтобы не пришлось вскоре возвращаться к этому.
Марух ничего не ответил. Они шли еще несколько минут, пока сбоку не замаячил вход в узкий темный туннель.
Глаза Септимуса — человеческий и аугметический — оценивающе оглядели коридор. Если он не окончательно сбился с пути в этом мерзком лабиринте, боковой переход должен вывести их обратно к кораблю быстрее, чем основной туннель.
— Будь наготове, — шепнул он Маруху и снова похлопал женщину по плечу.
Серебряное кольцо на пальце чуть оцарапало ее шею. Торговка остановилась и обернулась.
— Квис?
Она казалась растерянной. Толпа все еще текла мимо, и женщина прикрывала ведром живот.
Септимус молчал, следя за тем, как веки торговки опускаются. Как только глаза женщины начали закатываться, он быстро подхватил ее и удержал на ногах. Для всех проходящих мимо — точнее, для тех немногих, что обращали внимание на окружающее, — это выглядело так, словно раб внезапно ее обнял.
— Помоги мне, — приказал он Маруху. — Мы должны доставить ее на корабль прежде, чем она очнется.
Марух поймал ведро, выпавшее из разжавшихся пальцев. Оставив ведро у стены, они потащили женщину прочь. Ее руки лежали на плечах у мужчин, ноги переступали автоматически, а глаза закатились, как у пьяной. Так она под руку со своими похитителями направилась к новой жизни в загоне для рабов на борту «Завета крови».
Выйдя из общей душевой, Октавия поплотнее закуталась в куртку. Ее вооруженные служители удерживали в коридоре смертных из команды корабля, дожидавшихся своей очереди. По вполне очевидным причинам Октавии приходилось мыться в одиночестве. Несмотря на то что команде эти причины были известны, популярности навигатору они не прибавили.
Когда девушка вышла в коридор, большинство отвернулись. Некоторые осенили себя знаками, отгонявшими зло, что показалось Октавии довольно глупым, учитывая, где жили эти люди. Обратившись к двоим из служителей, навигатор негромко попросила вынести тело Телемаха из душевой и поступить с ним так, как они сочтут нужным.
Когда девушка пошла прочь, вслед ей понеслось бормотание на нострамском. Даже в своей одинокой жизни никогда еще она не чувствовала себя настолько изгоем. По крайней мере, экипаж «Звездной девы» ее не ненавидел. Боялся, это правда. Смертные всегда ощущали страх в присутствии навигаторов. Страх являлся частью ее генетического наследия, столь же неотъемлемой, как третье око. Но здесь все было по-другому. Они ненавидели и презирали ее. Ее презирал даже сам корабль.
Пес тащился по пятам за хозяйкой. Некоторое время они шли в молчании. Октавии было все равно, куда идти.
— Сейчас вы пахнете очень по-женски, — неловко сообщил Пес.
Она не стала спрашивать, что это значит. Возможно, вообще ничего — просто еще одно из его до боли очевидных высказываний.
— Я не хочу больше так жить, — сказала Октавия в пространство, глядя на серые стены коридора.
— Нет выбора, госпожа. Другой жизни нет.
Трон, до чего же болел ее третий глаз! Зуд под повязкой делался все сильнее. Октавии очень хотелось впиться ногтями в кожу вокруг закрытого ока и расцарапать ее, чтобы хоть как-то облегчить жжение.
Девушка продолжала идти, наугад сворачивая в боковые коридоры. С одной стороны, ее раздражала собственная слабость, с другой — в последнее время на нее свалилось чересчур много.
Издалека донесся крик — кажется, женский, хотя он оборвался слишком быстро, чтобы можно было сказать наверняка. Молотки, или что-то вроде них, стучали поблизости в угрюмом индустриальном ритме, приглушенном толстыми металлическими стенами.
Око снова пронзила боль — настолько сильная, что от нее затошнило.
— Пес? — Девушка остановилась.
— Да, госпожа.
— Закрой гла… Не важно.
— Да, госпожа.
Остановившись, он принялся озираться вокруг, пока Октавия снимала повязку. Кожа на лбу стала липкой от пота и горела под пальцами. Навигатор дунула вверх, но это лишь отбросило в сторону несколько влажных прядей и заставило ее почувствовать себя еще глупее. Никакого облегчения не наступило.
На нос упала капля пота. Октавия смахнула влагу ладонью и тут заметила, что по пальцам размазалось темное.
— Трон Бога-Императора! — выдохнула она, глядя на собственные руки.
Пес содрогнулся при звуках проклятия.
— Госпожа?
— Мое око… — пробормотала Октавия, вытирая руку о куртку. — Из него идет кровь.
Слова бессильно повисли в воздухе. Стук молотков сделался громче.
От прикосновения ко лбу девушка вздрогнула, но все же заставила себя промокнуть банданой воспалившуюся плоть. Око навигатора не кровоточило. Не совсем. Оно плакало. Из него лились кровавые слезы.
— Где мы? — спросила Октавия.
Голос ее дрожал, а дыхание паром клубилось у губ.
Пес принюхался.
— У апотекариона.
— Почему тут так холодно?
Горбун вытащил ржавый обрез из-под тряпья.
— Не знаю, госпожа. Я тоже замерз.
Октавия снова повязала бандану, а Пес направил оружие в бесконечную вереницу теней.
Впереди них со скрипом открылся тяжелый люк, ведущий в апотекарион. Стук молотков стал еще громче и четче. Он исходил изнутри.