— Септимус, — с улыбкой сказал обитатель комнаты.
— Октавия, — отозвался Септимус. — Время пришло.
— Я готова.
Двое слуг легиона вместе зашагали по затемненным коридорам той части «Завета», что предназначалась для смертных. Полоски люминофора под потолком здесь были вечно настроены на полумрак. Достаточно, чтобы видеть, даже для тех, кто не родился в бессолнечном мире, — и все же даже вечерние сумерки на большинстве планет были светлее.
Октавия все еще не могла удержаться от того, чтобы каждые несколько секунд не коситься украдкой на Септимуса. Операции провели недавно, и его кожа только приспосабливалась к аугментике. Там, где имплантаты и плоть встречались, все еще виднелись красные воспаленные участки. Вместо левого глаза, который Септимус потерял во время атаки на «Громовой ястреб», теперь красовалась фиолетовая линза в бронзовой оправе, закрывавшей висок и скулу.
Дочь навигаторского Дома, Октавия не раз видела аугментические протезы при дворах Терры. В том числе и те, что были у ее отца. По общим стандартам, Септимус еще сравнительно легко отделался. Его имплантаты оказались всяко лучше той дешевой аугментики из серии «отрежь и пришей», которую могли себе позволить многие вполне обеспеченные граждане Империума.
Тем не менее девушка понимала, что все это нисколько не утешает Септимуса. Она искоса смотрела, как раб нажимает на дверной рычаг затянутой в перчатку рукой — рукой, которую он потерял заодно с глазом. Октавия пока не видела аугментической кисти и предплечья, зато слышала глухое гудение сервомоторов и приводов. Кровоподтеки на горле и груди оружейника почти сошли, но походка Септимуса напоминала о недавних ранениях. Хотя раб выздоравливал и за три недели сильно окреп, он все еще держался скованно и явно чувствовал боль. Он двигался, как старик в зимнюю стужу.
Они шагали по нижним палубам «Завета», отведенным для смертных. Октавия сомневалась, что когда-нибудь сумеет привыкнуть к здешнему… обществу. В отличие от верхних палуб, где жили ценные рабы и офицеры, эти темные переходы заселял второсортный сброд. Они ютились в каютах, как и экипаж любого другого военного судна, но многолетняя служба Повелителям Ночи исказила и сам корабль, и его обитателей. Октавии они напоминали паразитов, кишащих в темноте.
Вдалеке, в одном из бесчисленных запутанных коридоров, кто-то закричал. Октавия вздрогнула, услышав это. Септимус нет.
Пока два раба пробирались по широкому стальному переходу, дорогу им пересекла закутанная в плащ фигура, двигавшаяся практически на четвереньках. Существо метнулось поперек коридора и исчезло в соседнем проходе. Октавия предпочитала не знать, кто или что это было. Из щелей в металлическом потолке капала холодная вода. Капли падали нерегулярно, создавая неровный ритм. Где-то наверху был пробит охладитель — еще одна дыра в корабельных венах, медленно истекавшая ледяной влагой сквозь ржавые раны. Такое встречалось здесь часто. Сервиторы-ремонтники никогда не добирались до нижних палуб.
— Зачем мы пошли этой дорогой? — тихо спросила девушка.
— Потому что у меня здесь дела.
— Зачем эти люди вообще здесь? Астартес охотятся на них для развлечения?
— Иногда, — ответил Септимус.
— Ты шутишь?
Октавия знала, что Септимус не шутил, и вообще не понимала, зачем завела этот разговор.
Раб улыбнулся, и девушка чуть не споткнулась. Прошел почти месяц с тех пор, как Октавия в последний раз видела его улыбающимся.
— Они способны принести пользу, знаешь ли. Будущие оружейники. Или сервиторы. А проштрафившихся офицеров однажды можно использовать на посту с меньшей ответственностью.
Девушка кивнула. Тем временем они подошли к чему-то отдаленно напоминавшему рыночный ларек. Конструкция была сделана из обломков металла, вкривь и вкось пристроенных к стене коридора.
— Вам нужны батареи? — прохрипел усеянный фурункулами человек, сидевший в лавке. — Батареи для ручных ламп. Свежезаряженные на огне, проработают по меньшей мере месяц.
Октавия оглядела его морщинистое, костлявое лицо с глазами, затянутыми молочной пленкой катаракт.
— Нет. Нет, спасибо.
Девушка предполагала, что в глубинах «Завета» деньги ни к чему, но и менять тут на товар было нечего. К тому же Октавия не понимала, для чего они остановились здесь. Девушка оглянулась на Септимуса. Тот не заметил этого, поглощенный разговором со стариком в поношенной служебной униформе.
— Иеремия, — позвал он.
— Септимус?
Старик поклонился с явным почтением:
— Я слышал о выпавших тебе испытаниях. Разреши?
Септимуса при этом вопросе передернуло. Тем не менее он ответил:
— Да, пожалуйста.
Раб нагнулся к старику, и тот ощупал его лицо дрожащими руками. Кончики пальцев мягко огладили воспаленную кожу, незажившие кровоподтеки и новые протезы.
— Похоже, дорогие.
Старый раб улыбнулся, показав черные дыры на месте нескольких зубов.
— Приятно видеть, что хозяева все еще ценят тебя.
Он убрал руки.
— Видимо, да. Иеремия, это Октавия. — Септимус указал на нее затянутой в перчатку рукой.
— Моя госпожа, — поклонился старик так же низко, как кланялся Септимусу.
Не зная, что сказать, девушка выдавила улыбку и произнесла:
— Привет.
— Разрешите?
Октавия напряглась, так же как Септимус минутой раньше. Она могла пересчитать по пальцам те случаи, когда другой человек касался ее лица.
— Вы… лучше не стоит, — тихо сказала она.
— Не стоит? Хм. Судя по голосу, ты красотка. Она красотка, Септимус?
Септимус не ответил на вопрос. Вместо этого раб отрезал:
— Она навигатор.
Руки Иеремии отдернулись, а пальцы робко поджались.
— О. Не ожидал. Что привело вас сюда? — спросил старик у Септимуса. — Вам ни к чему рыться в отбросах, как нам здесь, внизу, так что, думаю, вы явились не за моим отборным товаром?
— Не совсем. Пока я отходил от ран, — сказал Септимус, — у рожденной в пустоте был день рождения.
— Верно, — кивнул Иеремия, рассеянно перекладывая по прилавку почерневшие от огня батареи, безделушки на нитках и импровизированные инструменты. — Ей уже десять. Кто бы мог подумать, а?
Септимус осторожно почесал висок. Скрытые перчаткой пальцы погладили воспаленный шрам там, где бронзовая пластина соединялась с кожей.
— У меня для нее подарок, — сказал он. — Ты сможешь передать ей это от меня?
Оружейник сунул руку в висящий на поясе кошель и вытащил серебряную монету. Октавия не смогла разобрать деталей чеканки — большую часть скрывали пальцы Септимуса, — но то, что было видно, смахивало на какую-то башню. Старик некоторое время стоял неподвижно, ощупывая холодный и гладкий кругляш, который Септимус опустил ему в ладонь.