Первая волна Барасата рассеялась, направляясь к примитивным посадочным полосам, которые враг соорудил в пустыне.
Сотни орочьих истребителей все еще стояли на земле, ожидая своей очереди на взлетных полосах. Более пессимистичный человек, чем Кортен, сделал бы вывод, что сможет причинить слишком мало вреда такой огромной армаде, командуя лишь несколькими уцелевшими истребителями. Больший пессимист покружил бы вокруг авиабазы и подождал бы, пока к ним присоединятся тяжелые бомбардировщики «Гром».
Но Кортен Барасат пессимистом не был. И когда ему понадобилось терпение, оно как раз сидело на сиденье за его спиной. Грациозно заходя на атаку с бреющего полета, он разрядил автопушки и истощил энергетические батареи лазпушек, выплеснув все, что мог, на застывшие на земле истребители. Дюжины их попытались, паникуя, взлететь, чтобы обороняться, но большинство разбилось при взлете, так как шасси завязли в песчаной почве пустошей. Те немногие, что смогли оторваться от земли, стали легкой добычей имперских пушек.
Тем временем прибыла вторая волна имперских сил, обрушивая на врагов смертоносный огонь. Бомбардировщики «Гром», гораздо более крупные и тяжеловооруженные, чем «Молнии», подняли над пустошью огромные столбы дыма и пыли взрывами зажигательных бомб.
— Сотрите это место в пыль, — велел по воксу Барасат, с мрачным удовольствием наблюдая, как пилоты в точности выполнили приказ.
Пламя голодным зверем ревело в пустошах, поглощая вражеские полевые аэродромы, которые уже нельзя будет использовать после бомбардировки. Стоявшие на земле истребители взрывались один за другим.
Несколько танков палили по яростно атакующим имперским истребителям с грацией и точностью стариков, пытающихся прихлопнуть муху.
Его истребитель загорелся на последнем вираже над воздушной базой. Удачный — или неудачный, с точки зрения Барасата, — выстрел оторвал часть левого крыла. Из такого смертельного полета было не выйти. И не попасть во вражеских титанов, как сделали Хелика и еще несколько летчиков.
Он рванул рычаг катапульты и взмыл над горящей землей. Краткий момент дезориентации, порыв ветра, и мир снова стал нормальным после извилистого нырка падающего самолета… а затем пилот погрузился в черный дым и пылевые облака.
Тьма объяла его. Респиратор спас от вдыхания удушающего дыма, но летные очки не были улучшенными и не помогали видеть в темноте. Барасат потянул за шнур, чувствуя, как его дернуло назад, как только открылся гравишют.
Не имея ни малейшего понятия, где находилась земля, он оказался достаточно удачлив, так как приземлился, не переломав себе ноги. Только растяжение голеностопа, но он решил, что легко отделался.
Осторожно, понимая, что дым прячет его так же, как и скрывает врагов, Барасат достал лазпистолет и двинулся через непроницаемую тьму. Было жарко, дикое пекло вокруг говорило о горящих неподалеку истребителях и посадочных модулях, но этого огня было недостаточно, чтобы видеть в непроницаемом дыму.
Мертвой хваткой сжимая пистолет, пилот наконец вырвался из черного облака и, увидев то, что стояло перед ним, начал стрелять.
— О Трон, — сказал он с удивительной вежливостью — прямо перед тем, как орк убил его выстрелом в грудь.
«Герольд Шторма» жаждал битвы.
Каждый тяжелый шаг давался с болью, плазменное ядро в груди горело, когда титан неохотно повернулся спиной к врагу и зашагал по улицам. Его путь был чист. Строения снесли неделей раньше — их фундаменты взорвали, а жилые блоки превратились в пыль, дабы расчистить дорогу гиганту.
Титан яростно жаждал повернуться и излить ненависть на врагов, но не мог заглушить шепот Старейшей в своем разуме.
Старейшая. Ее присутствие было в высшей степени раздражительным. И вновь «Герольд Шторма» наклонился при ходьбе, чтобы медленно, но целеустремленно обернуться. Однако когти принцепс вновь сжимались в его разуме, чтобы контролировать его тело.
«Мы идем, — прошептала она, — чтобы скоро сразиться в великой битве».
При этих ее словах ярость «Герольда Шторма» поутихла. Было в ее голосе что-то новое, нечто такое, что его разум хищника схватил и распознал немедленно. Страх. Сомнение. Мольба.
Сейчас Старейшая была слабее, чем когда-либо прежде.
«Герольд Шторма» ничего не знал об удовольствии или изумлении. Его душу выковали в древних обрядах из огня, расплавленного металла и плазмы, что бушевала с яростью заточенного в клетке солнца. Чувством, которое у него было ближе всего к понятию удовольствия, был прилив осознания и уменьшение его болезненного гнева, когда от его орудий гибли враги.
Теперь гигант ощущал тень этого чувства. Пока что он подчинялся требованиям принцепс, все еще находился под ее контролем.
Но Старейшая стала слабее.
И он ее подчинит.
Ночь застала Домоска с ее отрядом штурмовиков в руинах того, что когда-то было жилым блоком.
Тяжелая техника зеленокожих прокатилась здесь, изменив все на своем пути. Сейчас район был кучей обломков рокрита и бронеплит, и Домоска спряталась за невысокой стеной, прижимая к груди усиленный лазган. За спиной жужжал пристегнутый силовой ранец. Кабели между входным портом лазерного ружья и ранцем нагрелись и покачивались.
Она была рада, что череполикий Астартес и та жеманная квинт-адъютант приказали им вернуться в город. Девушка не хотела это признавать, но путешествие в корабле Астартес — даже просто в отсеке со сложенными прыжковыми ранцами и штурмовыми мотоциклами — оказалось довольно нервозным.
Домоска была не в восторге от позиции, доставшейся ее взводу, но она была штурмовиком, штурмовиком легиона. Она гордилась преданностью долгу и никогда не жаловалась.
Отряды по всему городу должны были оставаться в засаде, пока наступали орки, или тайно следовать, дабы занять позиции в тылу врага.
По всему Хельсричу это делали ветераны и отряды штурмовиков. Полковник Саррен использовал лучших солдат, чтобы выполнять самые сложные операции.
И это работало.
Домоска предпочла бы в безопасности прятаться за баррикадой под защитой танков «Леман Русс», но такова уж была жизнь.
— Эй, — прошептал прятавшийся рядом с ней Андрей. — Это лучше, чем сидеть на задницах в пустыне, да? Да, точно лучше, вот что я думаю.
— Помолчи, — прошептала она в ответ.
Ее ауспик ничего не улавливал. Ни тепла врагов, ни движения поблизости не наблюдалось. Но Андрей продолжал надоедать:
— Последнего я выпотрошил штыком, а? Так и хочется вернуться за черепом. Отшлифовать и повесить на поясе, как трофей. Думаю, это будет привлекать ко мне больше внимания.
— Скорее тебя из-за него пристрелят в первую очередь.
— Хм… Не такое внимание. Ты слишком пессимистична, а? Да, я так и говорю. Это правда.
— А я говорю, помолчи.