Ему хотелось ее ненавидеть. Ах, если бы он мог ее возненавидеть! Но к тому времени, как они приехали на Рэдклиф-вэй, он полюбил ее еще сильнее. И ему даже меньше хотелось убить Бретта.
Он же видел, что Фрэнки и Бретт действительно любят друг друга. Так было всегда. То, что они на время разошлись, – это всего лишь превратности военного времени. А ее интерес к Билли был не более чем лекарством от страданий, да еще подогретым советом матери общаться со своими. Знать это было горько, но полезно.
Кроме того, Билли узнал, что Фрэнки считает его своим лучшим другом. И требует от Бретта, чтобы он нормально к нему относился. И Бретт пообещал, что все будет хорошо. Он сказал, что Билли ему всегда нравился, хотя он и знал, что это не взаимно.
«Теперь взаимно…»
Гармония высадила их у дома Клодин, и теперь Фрэнки с Бреттом уже целый час плясали, веселились и сыпали искрами – искрами, которых ни разу не пробежало между Билли и Фрэнки.
Он наблюдал со стороны, как его друзья наконец выступили единым фронтом. Они объединились и гордо и открыто подняли знамя нелюдей и выродков. Это был конец прежней эпохи и начало новой. Теперь все возможно – просто потому, что никто не докажет, что это невозможно.
Охваченный приливом надежды, Билли невольно подумал о том, каково это – целоваться с девочкой, которой хочется целоваться именно с ним? Неважно, с нормалкой или с ЛОТС. И как он ей больше понравится: с автозагаром или в своем естественном виде? И…
И тут заиграла песня «Invisible» [35] Эшли Симпсон.
Он расхохотался. Кандис дразнила его этой песней с первого дня их знакомства. Оставляла ее ему на голосовой почте, врубала у себя в машине, напевала, когда они шли по улице пешком и любовались реакцией прохожих. Билли улыбнулся. Ему было уже не стыдно.
– И что смешного? – хихикнул кто-то рядом.
– Кто это? – спросил Билли, озираясь по сторонам. Он потрогал себя за волосы. «Может, краска плохо отмылась?»
Что-то зашипело. Как проколотая шина или лак для волос. И через несколько секунд перед ним появилась девочка. Точнее, ее лицо. С бледно-голубыми глазами и пухлыми губами. Прядка фиолетовых волос порхала у щеки, точно бабочка.
– Я – Спектра! – с улыбкой сказала она и исчезла. Снова послышалось шипение, и перед ним появилась ее протянутая рука. Они обменялись рукопожатием, и рука тоже исчезла.
– А ты что, меня видишь? – спросил Билли и, спохватившись, поспешно прикрылся.
– Нет! – Она снова хихикнула. – Да ты не беспокойся, я вижу только тепловое пятно. А вот если я тебя опрыскаю, то…
– Не надо! – Билли отшатнулся от голоса. – Не надо меня опрыскивать!.. По крайней мере, ниже шеи.
– Договорились! – сказала она и прыснула ему в лицо спреем с запахом сахарного печенья.
– Это что за вещество?
– Приятно пахнет, верно? – сказала она и снова обрызгала себе лицо, чтобы Билли мог видеть, как она улыбается. – Пока что у меня тридцать три разных аромата на выбор! Я…
Тут она покраснела и растаяла в воздухе.
– Ух ты! А ты…
– Что – я?
– А ты совсем не урод.
– А что? Ты думала, я урод?
– Ну, я не знала, что думать.
– Так ты обо мне думала? – спросил Билли, радуясь, что она не видит, как он невольно расплылся в широченной ухмылке.
– Только с тех пор, как ты отмочил ту клевую шуточку.
– Это когда я переоделся Фрэнки и пошел навестить Бретта в больнице?
– Нет. Когда ты связал вместе шнурки мистеру Барнетту.
Билли заискрил бы, если бы мог.
– Это, в смысле, еще в восьмом классе?
– Ну да.
– Хочешь потанцевать?
– А я все ждала, когда же ты спросишь! – сказала Спектра. Судя по голосу, она улыбалась.
Да, это действительно начало новой эпохи!
Фрэнки и Бретт помахали на прощание, когда очередная машина с гостями уехала по Рэдклиф-вэй. Без косметики ночной воздух чувствовался совсем иначе – все равно как мыть посуду голыми руками, а не в резиновых перчатках.
– До сих пор не верится, что они видят твое настоящее лицо! – сказал Бретт, не переставая махать. Потом обнял ее за плечи и повел вдоль квартала в сторону их тупичка. – Наверно, это был лучший вечер в твоей жизни.
– Почему? – спросила Фрэнки, размахивая своей сумочкой с зарядным устройством. – Потому что мы снова вместе?
Бретт фыркнул.
– Ну да…
Но Фрэнки понимала, что Бретт имеет в виду весь вечер в целом: начиная с концерта Леди Гаги и заканчивая небывалой танцевальной вечеринкой, где ЛОТСы, не скрываясь и не прячась, общались с нормалами. Это было все, чего она когда-либо хотела. И все же Фрэнки отчего-то было не по себе. Чего-то ей не хватало. Как будто все это счастье досталось ей незаслуженно. Она чувствовала себя малолетним оболтусом, которому досталось в наследство состояние звезды, сделавшей себе имя в реалити-шоу.
Бретт остановился.
– Что не так? – спросил он, глядя в ее открытое лицо.
– Просто не верится, что Билли все пропустил, – сказала Фрэнки. Она так жалела, что его здесь не было! – Надеюсь, с ним все в порядке…
На самом деле ей хотелось сказать: «Надеюсь, его сердце не разбито». Но, судя по тому, как смотрел на нее Бретт, он и так понял.
– Ну да, я представляю, каково это: тосковать по Фрэнки Штейн! – Он вздохнул и взял ее за руку. – Это и впрямь нелегко.
– Думаешь, мне от этого легче? – спросила она, отняв руку.
– Да нет, наверно, – хмыкнул Бретт. – Я просто хотел сказать, что ты замечательный друг, и ему повезло, что ты у него есть. Он это знает. Но, как бы то ни было, мало кому понравится поддерживать отношения с девочкой, которая к нему равнодушна. Так что ты ему добро сделала. Серьезно.
Фрэнки ценила то, что Бретт старается ее утешить, однако она чувствовала, что боль в ее месте для сердца не уймется, пока она не будет точно знать, что с ее другом все в порядке. К тому же чувство вины из-за Билли было лишь частью проблемы.
– Как ты думаешь, я неудачная? – спросила она, жалея, что ей не хватает сил скрыть свою неуверенность. Однако рядом с Бреттом она почему-то чувствовала себя в безопасности. Может быть, из-за цвета его глаз: они, как джинсы, выглядели надежными, на все времена.
– Неудачная?!
Фрэнки вспомнила разговор между родителями, который она подслушала в тот день, когда родилась.
– Она такая красивая, такая талантливая, и все же… – мать всхлипнула. – У меня просто сердце разрывается, как подумаю, что ей придется жить… ну, ты понимаешь… так же, как нам.