Настенные часы продолжали тикать.
Утром на берег выбросило морское чудовище. Шел третий год войны, и всю ночь бушевала снежная буря. А утром они нашли на песке черного монстра, покрытого острыми чешуйками.
Швеция сохраняет нейтралитет, но война повсюду — от нее не уйти. Монстр на берегу — мина. Скорее всего, русская, поставленная в прошлом году, чтобы помешать немцам вывозить руду по Балтийскому морю. Но не важно, зачем мина здесь, — важно, что она таит в себе смертельную опасность. Внезапно в комнате воцаряется тишина. Альма оборачивается. Настенные часы за ее спиной остановились. Маятник висит неподвижно. Альма достает ножницы для стрижки овец из корзины и направляется к двери. Накинув на плечи шаль, она выходит на веранду. Ей по-прежнему страшно взглянуть на берег. Море, бушевавшее всю ночь, выбросило мину на берег, и теперь она застряла в песке и грязи в пятидесяти метрах от южной башни.
Год назад немецкая торпеда уткнулась в берег к северу от Марнэса. Ее расстреляли из пушки: так власти велели поступать со всеми минами. Но русская мина находится слишком близко к маяку: тут нельзя взрывать. Смотрители маяка решили обмотать ее тросом и медленно оттащить подальше от маяка. Возглавляет работы Георг Юнгрен. Он стоит на носу моторной лодки и звучным голосом отдает приказания. Выйдя на мороз, Анна идет к сараю, стараясь не смотреть на пляж. В коровнике ее встречают встревоженные штормом коровы и лошади. Альма медленно идет к лестнице на сеновал. Кроме нее, в сарае нет людей. Сеновал занят сеном, но у стены остался узкий проход, по которому Альма протискивается к задней стене. Альма останавливается и в который раз за последние годы читает записи.
Она достает ножницы и начинает вырезать на доске сегодняшнее число: 7 декабря 1916 года. И имя.
Голоса на берегу стихают. Альма выпускает из рук ножницы. Падая на колени, она молит Бога о снисхождении.
На хуторе царит тишина.
И тут раздается взрыв.
Ощущение такое, словно грохотом накрыло весь хутор. За грохотом приходит ударная волна, выбивая окна в сарае и оглушая Альму, которая, зажмурившись, падает в сено. Мина взорвалась раньше времени. Женщина медленно поднимается на ноги.
Внизу под ней мычат взволнованные коровы. С берега доносятся голоса, приближаясь к дому.
Альма торопливо спускается вниз по лестнице.
Маяки на месте. Они не пострадали. Но мины нет. На ее месте серая воронка, заполненная водой. Лодки тоже не видно.
Альма видит других женщин во дворе. Это жены смотрителей Рагнхильд и Эйвор. Они смотрят на нее невидящими глазами.
— Смотрители? — спрашивает Альма.
Рагнхильд качает головой. Теперь только Альма замечает, что ее передник весь в крови.
— Мой Альберт… Стоял на носу…
Колени Рагнхильд подгибаются, и Альма бросается вперед, чтобы не дать ей упасть.
14
Воскресной ночью Ливия спала спокойно. Йоаким же едва проспал три часа тяжелым сном без сновидений, но и это уже можно было считать благословением. На рассвете он поднялся, чувствуя, как голова гудит от усталости.
Он, как обычно, отвез детей в сад и вернулся в пустынный дом, где принялся оклеивать обоями стены в южных комнатах.
В час дня Йоаким услышал, как к хутору подъезжает машина. Выглянув из окна, Йоаким обнаружил перед домом вишневокрасный «мерседес», который он уже видел раньше, на похоронах Катрин. Тогда эта машина уехала одной из первых.
Приехала мать Катрин. Машина была довольно большой, но все равно Мирья с трудом выбралась с водительского сиденья. Она стояла во дворе, в тесных джинсах, остроносых сапогах и кожаной куртке с наклепками. Несмотря на свои пятьдесят лет, губы она накрасила ярко-красной помадой и подвела глаза черным карандашом. Поправив розовый шарф, женщина огляделась по сторонам и зажгла сигарету.
Мирья Рамбе. Мать Катрин. Его теща. Он не видел ее со дня похорон.
Сделав глубокий вдох, Йоаким пошел к входной двери.
— Привет, Йоаким, — сказала гостья, выдыхая дым.
— Привет, Мирья.
— Хорошо, что ты дома. Как ты?
— Не очень.
— Понимаю… это дерьмово.
Это было все сочувствие, на которое женщина вроде Мирьи была способна. Затушив сигарету, Мирья Рамбе прошла в дом, и Йоакима обдал запах табака и духов.
В кухне Мирья остановилась и посмотрела вокруг себя. В доме многое изменилось с тех пор, как она сама жила на хуторе тридцать лет назад, но Мирья ничего не сказала. Йоаким был вынужден сам начать разговор:
— Катрин сделала все сама летом. Как тебе?
— Впечатляет, — ответила Мирья. — Когда мы с Торун снимали здесь комнатку, в хозяйском доме жили холостяки. Они превратили его в настоящий хлев.
— Они смотрели за маяком?
— Нет, за маяком уже не нужно было присматривать к тому времени. Они были просто раздолбаи.
Мирья тряхнула головой и сменила тему разговора, спросив:
— Где мои внуки?
— В саду в Марнэсе.
— Уже?
— Конечно, Ливия посещает «нулевку».
Мирья кивнула, даже не улыбнувшись.
— Конечно, — сказала она. — Как я могла забыть. Дерьмо.
Внезапно она повернулась и вышла на улицу со словами:
— Кстати, животное…
Йоаким остался в кухне, не понимая, что с тещей. Он надеялся, что на хуторе мать Катрин долго не задержится. С Мирьей было нелегко общаться. Раздался хлопок автомобильной двери, и Катрин снова появилась на пороге с сумками. Из одной из них она достала серый ящик.
— Мне подарили ее соседи, а вот все остальное пришлось купить.
«Клетка для кошки», — догадался Йоаким.
— Ты шутишь? — сказал он вслух.
Мирья только покачала головой и открыла дверцу. Из клетки выпрыгнул большой серый кот в черную полоску и растянулся на полу, с подозрением поглядывая на Йоакима.
— Это Распутин, — объявила Мирья. — Его назвали в честь русского монаха.
Открыв вторую сумку, Мирья принялась доставать банки с кошачьей едой, миски для еды и кошачий туалет.
— Мы не можем его оставить, — сказал Йоаким.
— Конечно, можете, — возразила Мирья. — Он оживляет атмосферу.
Распутин потерся о ноги Йоакима, а через пару секунд уже был у входной двери. Мирья выпустила кота наружу.
— Пошел крыс ловить, — сказала она.
— Я не видел тут ни одной крысы, — проговорил Йоаким.
— Это потому, что крысы умнее тебя.
Мирья взяла яблоко из миски на столе и спросила:
— Когда вы приедете навестить меня в Кальмаре?