– Можно и так сказать, – ответил Ахметов. – Ладно, пойдем, я покажу тебе семнадцатых «Героев».
Мы вошли в лифт. Я прикинул по изменению силы тяжести скорость и считал секунды – получилось, мы спустились метров на двести.
Сразу за створками лифта была дверь с кодовым замком, на котором мой спутник быстро отщелкал код, глянул в считыватель сетчатки, а затем сунул ладонь в открывшуюся дыру и поморщился.
– Сука Максаков со своей долбаной секретностью, – пояснил он, когда дверь с явственным хлопком перепада давления распахнулась.
За ней была стандартная жилая квартира – разве что вместо окон здесь висели широкоэкранные мониторы с видами пейзажей в разных странах.
Обычная трешка, в меру захламленная, с просиженным креслом напротив компьютерного стола и незаправленной постелью в дальней комнате – дверь туда Ахметов захлопнул перед самым моим носом.
– А вот твой ноут, – протянул он мне машинку.
Я открыл ее – пароль стоял уже другой, но я нажал комбинацию клавиш и вошел в систему.
– Ловко, – удивился ученый.
Вбив пароль своего старого ноута, я быстро перекачал по бай-фаю всю нужную мне информацию, а затем запустил программу чистки. Она даже не удаляла мои скрипты – а просто слегка меняла в них код так, что вычислить первоначальный вариант потом не смог бы никто.
– Все, – сказал я. – Получите и распишитесь.
– Как вы меня все задолбали своей отчетностью, – расхохотался Ахметов. – Что, даже «Героев» себе не скинешь? Лицензия, наши ребята ломали, идет на любой панели.
– Нет, спасибо, – покачал я головой. – Так где здесь выход?
Ученый задумался. Я подозревал, что он обдумывает, не сдать ли меня Максакову, и надеялся только на то, что победит мстительность.
– Как ты относишься к гипнокоду? – спросил он наконец.
– Отрицательно, – ответил я мгновенно.
Нет, конечно же, гипнокод в общем смысле – это, может, и благо. Для тех, кто хочет бросить курить или стремится похудеть, для солдат, для заключенных на поселении. Но в моем конкретном случае пускать кого-либо к себе в мозг я не собирался.
– Жаль, очень жаль, – расстроился Ахметов. – Если бы ты ответил иначе, я бы дал тебе возможность насладиться местью.
Я вышел из леса спустя полтора часа. Теперь я знал один из самых странных секретов в мире, но не мог никому его разболтать. Да, в общем, и не хотел.
В надземке я спал на полу, потому что всем известно, что делать это в удобных фиолетовых креслах опасно для жизни. Что за аномалия такая и почему она проявляется только здесь, не знал никто, но факт оставался фактом.
Домой я ввалился под утро. Катя спала, свернувшись калачиком в моей постели. Она была похожа на обиженного ребенка – надутая нижняя губа, сморщенное личико. Моя старая рубашка, которую она использовала вместо ночнушки, задралась до середины бедра. Еще недавно это послужило бы поводом к немедленной попытке опошлить сон прекрасной дамы грубыми поползновениями, но в данный момент у меня были другие дела.
Я вынул из ласково урчащей свинобабки четыре куска мяса, а затем укутал ее покрывалом и засунул в свой громадный походный рюкзак. Весила она килограммов семьдесят, не меньше, а я давно не занимался спортом – так что денек мне предстоял нелегкий.
Когда я добрался до эвакуационного выхода, Ахметов меня уже ждал. У его ног стояла большая сумка с гравиколесиками, а из нее торчала слепая пасть свинобабки.
– А много людей вообще знает? – спросил я у единственного человека, с которым блок в моем мозгу позволял говорить об этом.
– В России – около десятка специалистов и по миру еще сотни полторы, – усмехнулся ученый.
– Максаков знает?
– Нет, конечно. Он абсолютно уверен, что по средам суборбитальники уносят в Африку наших старперов, а свинобабки появляются из пробирок. Я лично считаю, что в этом есть некая сермяжная правда – в том, что политики и администраторы от науки и искусства кормят народ, который прежде всю жизнь обдирали. Обычные люди такого не заслуживают, а этих вроде как и не жалко. Ну-ка, покажи своего.
Я открыл рюкзак, и из него тут же показалась тупая морда.
– Русик Тарбаев, кинорежиссер, – узнал его Ахметов. – Скотина, каких мало, дослужился до замминистра. Ладно, бери свою Снежану и вали отсюда. Кстати, жаль, что с Астаховым так получилось.
– Да нет, не жаль, – ответил я. – Сердечный приступ в данном случае – лучший выход, учитывая, что мужиком он был неплохим.
– По мне, так все они неплохие, – проворчал, закидывая свинобабку на плечи, ученый. – Когда урчат мордой кверху.
Я взял сумку, попробовал ее на вес – гравиколесики работали исправно, неприятностей с этой стороны можно было не ждать.
– Эй, Ахметов, – окрикнул я уже уходящего с моим рюкзаком ученого. – А в Африке вообще есть это место-то, райское? Единственное нормальное, а не наша зона приключений? Ну, «Райские кущи»?
– Есть, конечно, – расхохотался он в ответ. – Но живут там более достойные люди. Африканское племя, каннибалы, отличные ребята.
По дороге домой я рассуждал, как объяснить произошедшее Кате. Правду сказать я ей не мог, даже если бы очень захотел, а лгать надо было как можно убедительнее.
И еще я чувствовал, что пора сваливать из Москвы куда-нибудь на Урал, а то и подальше. А что? Устроюсь там программистом на завод, стану зарабатывать деньги – учитывая, что в доме свинобабка, и на еду особо тратиться не придется.
А Катя… Хорошая девчонка. Надежная, честная. И красивая.
Главное, не выставить ее в очередное мерзкое утро…
Впрочем, не исключено, что именно с ней я буду просыпаться с удовольствием?
В сумке радостно урчала Снежана.
Примечание автора
Это странное и нелепое «завтра», к которому мы уверенно идем сегодня. Мир, где программист – рабочая специальность, потому что скоро даже для профессиональной уборки необходимо будет владеть навыками программирования моющих пылесосов.
Мир, в котором окружающее пространство – после того как его попользовали мы, разумеется, – стало настолько неуютным, что об обычном куске земли, на котором действовали бы обычные законы физики, остается только мечтать.
Мир, который на самом деле почти не отличается от нашего, потому что живут в нем точно такие же люди. С такими же желаниями и стремлениями, с такими же бедами и радостями.
Это – мир, настолько же абсурдный, как наш с вами. В нем – как и здесь – одни желают продать что угодно, чтобы подняться над остальными, – а другие мечтают о том, чтобы всем вокруг было хорошо или, если не получается всем, то хотя бы самым близким.
Каждый раз, когда десятилетняя дочка просила у Сержа подарочек, – а просила она часто, тот дарил Маришке какую-нибудь маленькую вещицу, коих всегда у него с собой было немало. То сережку с жемчужиной, то странную серую монетку с дырочкой, то камушек, похожий на воробушка, то муравья в янтарной капельке. А когда собирался в последнее плаванье, у него не оказалось ничего подходящего – и он, увидев глаза дочери, просто срезал со своего камзола пуговицу, медную, с птичкой.