— Я просто подумала…
Джулия замолчала, потому что на самом деле еще не очень хорошо сформулировала свой вопрос: спросить-то она хотела, но только не знала как.
— У меня ребенок тогда пропал, — медленно и неуверенно произнесла она, как будто бы стыдилась своего горя, — мой сын Йенс… Ты это помнишь?
— Ну да. — Эрнст коротко кивнул, как будто бы говорил о чем-то само собой разумеющемся. — Мы про это никогда не забывали, ни я, ни Йерлоф.
— Но…
— Ты, когда отца своего увидишь, ему одну вещь передай, — сказал Эрнст.
— А что такое?
— Ты скажи, что большой палец самое главное, а не рука.
Джулия пристально посмотрела на Эрнста, она ровным счетом ничего не поняла, но он тут же добавил:
— Все это скоро разрешится. История, конечно, старая. Началось все аж во время войны… но вот-вот все раскроется.
Эрнст отвернулся и зашагал дальше.
— Войны? — крикнула Джулия. — Какой войны?
Но Эрнст Адольфссон больше не обернулся и ушел, так ничего и не ответив.
Эланд, июнь 1940 года
Фура [21] с запряженными лошадьми стояла внизу на берегу. Последний камень сгрузили, и она поехала обратно наверх, в каменоломню. На нее в очередной раз начали нагружать блестящие известняковые плиты. Это всегда была тяжелая работа, а сейчас стало еще труднее. Раньше на каменоломне имелось два грузовика, но полгода назад по приказу властей их реквизировали как транспорт на военные нужды.
Шла мировая война, но на Эланде повседневная работа шла своим чередом: нужно было добывать камень и грузить на суда. Только теперь — вручную.
— Загружай! — кричал бригадир Ласс-Ян Августссон.
Он управлял работой, стоя на палубе грузовой шхуны «Ветер», и дирижировал грузчиками, размахивая широкими, побитыми и израненными камнем ладонями. Рядом с ним — команда судна, готовая принять груз на борт.
«Ветер» стоял на якоре в сотне метров от берега на глубокой воде, на всякий случай как раз достаточно, чтобы успеть отойти, если на эландский берег внезапно обрушится шторм. В Стэнвике не было волнолома, где можно спрятаться, а у самого берега — сплошняком камни, которые сидят себе под водой и ждут не дождутся своего шанса разжиться еще одним кораблем.
Каменные блоки, которые надо поднять на борт, переправляли в двух открытых лодках. Каждая принимала по одной тонне. Одной лодкой управлял Йохан Алмквист. Ему было семнадцать лет, он уже года два как работал в каменоломне.
На левом борту греб новичок Нильс Кант. Ему только что исполнилось пятнадцать, почти что взрослый.
Нильс работал в каменоломне, принадлежащей его семье, потому что его мать Вера решила, что сын должен познакомиться с настоящей жизнью. Поэтому Вера Кант и сказала Нильсу, что он, несмотря на свой возраст, будет лодочником при каменоломне. Для Нильса это было важно, потому что он знал, что постепенно, со временем, ему придется взять на себя всю ответственность за каменоломню от брата матери. Нильс не сомневался, что сумеет оставить после себя долгую память на этом берегу. Он перевернет весь Стэнвик.
Иногда Нильсу снилось, что он тонет и погружается в темную пучину. Но днем при ярком свете он очень редко вспоминал о том, как утонул его брат Аксель. Пусть в поселке сплетничают и болтают что угодно, — это не было убийством, просто несчастный случай. Тело Акселя так и не нашли, наверное, оно лежало глубоко, на самом дне пролива, так же как и тела многих других утонувших и так никогда не найденных. Несчастный случай.
От Акселя остались только воспоминания и одна-единственная фотография в рамочке, которая стояла на бюро мамы. После того как Аксель утонул, Нильс и Вера очень сблизились. Она все время говорила, что он все, что у нее осталось, и поэтому Нильс понимал свою значимость.
Лодки покачивались на воде и ждали погрузки возле деревянного настила, который уходил в море на десяток метров. Сюда привозили камень, добытый там, наверху, в Стэнвике, где не прекращался вечный круговорот. Там остались лишь дети, женщины, старики и немногие взрослые мужчины, которых не призвали на службу, и девушки. Нильс поднял глаза и увидел на краю обрывистого берега Майю Нюман. Нильс знал, что она тоже догадывается, что он смотрел на нее.
Мировая война, как тень, повисла над Эландом. Месяц назад немцы без особых трудностей оккупировали Норвегию и Данию, по радио каждый день теперь передавали экстренные выпуски новостей. Неужели и Швецию ждет такая же участь? Иностранные броненосцы уже видели в проливе, и в Стэнвике распространился слух, что немцы высадились на юге острова.
Если это действительно случится и немцы придут, то все на Эланде знали: им придется рассчитывать только на самих себя. Помощи с материка не будет, по крайней мере в нужное время. Так уже бывало: и в прошлом веке, и раньше. Когда на остров нападали враги, помощи не было никогда.
Говорили, что военные собираются перекопать рвами с водой северную часть Эланда, чтобы помешать захватчикам. Сейчас это выглядело дурацкой неуместной шуткой, потому что, после того как растаял весенний снег, солнце до капли высушило всю воду на острове.
Когда этим утром где-то в отдалении послышался шум мотора, все сразу же прекратили грузить камень и начали с тревогой вглядываться в затянутое облаками небо. Все, кроме Нильса. Он был спокоен. Ему стало просто интересно, что же такое настоящая бомбардировка. На что это похоже, когда свистят бомбы, потом взрываются, повсюду огонь, дым, плач, крики и хаос. Но бомбардировщики так и не появились над островом, и погрузка продолжилась.
Нильс ненавидел эту работу, хотя добывать камень в каменоломне, наверное, было ничуть не лучше. С самого начала от монотонных однообразных действий у него стала разламываться голова. Он даже думать не мог, потому что ему приходилось двигать тяжеленную лодку, изо всех сил налегая на весло. Все время он должен был напрягаться. Ласс-Ян наблюдал за лодочниками из-под своей вязаной шапки, надвинутой на брови, и руководил работой, не давая ни минуты покоя.
— А ну-ка поднажми, Кант! — орал он. — Поосторожнее, настил не задень, — опять крикнул он, когда Нильс сделал слишком сильный гребок: лодку уже разгрузили, и поэтому она двигалась легко. — Давай подбавь жару, Кант! — опять заголосил Ласс-Ян.
Нильс с ненавистью смотрел на него, когда опять плыл обратно к шхуне. Он владел каменоломней или, вернее, мать Нильса и ее брат. Но какого черта Ласс-Ян обращается с ним как с рабом с самого первого дня?
— Нагружай! — снова крикнул Ласс-Ян.
Утром, когда погрузка только началась, народ болтал, смеялся и подшучивал друг над другом, почти как на празднике. Но сейчас все были тихие и молчаливые. Камень постепенно доконал людей своей непомерной тяжестью и острыми твердыми краями, плиты перетаскивали с трудом. Все были с ног до головы покрыты серой известняковой пылью.