Нильс неплохо себе представлял, где находится Рамнебю: они бывали там с матушкой, последний раз — прошлым летом. Ему не надо было заходить в саму деревню и даже обходить ее кругом: лесопилка, которой управлял и владел его дядя Август, была в глубине леса.

Нильс издалека услышал надрывный визг пил, а потом почувствовал хорошо знакомый запах свежей древесины, перебивающий соленый аромат близкого моря.

Нильс осторожно выбрался из леса и затаился в тени большого сарая с тесом. Хотя Нильс и был здесь несколько раз, он не очень хорошо знал, где контора, а при нынешних обстоятельствах на людях ему лучше было не показываться. В нескольких сотнях метров от лесопилки находился дом дяди Августа, но там Нильс не хотел появляться тоже. В доме были дети, шофер, работники, любой из них мог настучать полиции, что видел Нильса. Поэтому он должен был ждать в сарае, поглядывая сквозь густой, пахучий, усыпанный цветущими гроздями куст сирени, который как магнитом тянул к себе прорву всяких мелких насекомых.

Часы Нильса остановились, когда он переплывал залив, но он был абсолютно уверен, что прошло по меньшей мере минут тридцать прежде, чем он увидел хоть кого-то поблизости. Мимо сарая прошли три здоровых мужика. Наверное, работники лесопилки. Они над чем-то смеялись и не заметили его. Собственно, даже ни разу и не посмотрели в его сторону.

Нильс продолжал ждать.

Прошло еще немного времени, может быть, несколько минут. Наконец кто-то появился — парнишка, лет, наверное, тринадцати-четырнадцати, но почти такой же высокий, как сам Нильс. Его здоровенная кепка была надвинута на самый нос, руки чуть не по локти в карманах заляпанных маслом штанов.

— Эй, ты, — вполголоса позвал Нильс из-за куста. Наверное, у него получилось слишком тихо, потому что парнишка не отреагировал. — Эй, ты, в кепке, — позвал Нильс опять, уже чуть громче. Парнишка остановился и удивленно огляделся. Нильс медленно приподнялся и осторожно высунулся из-за куста. Он помахал рукой: — Я здесь.

Кепка изменил курс и подошел поближе к кусту. Он молчал и глядел на Нильса.

— Ты здесь работаешь, что ли? — спросил Нильс.

Кепка торжественно кивнул и подал голос:

— Ага, первое лето.

Прозвучало это довольно странно: во-первых, парнишка изъяснялся на кондовом смоландском диалекте, во-вторых, у него уже ломался голос.

— Хорошо, — сказал Нильс. Он очень старался выглядеть спокойным и дружелюбным. — Мне тут небольшая помощь нужна. Я хочу, чтобы ты привел сюда Августа Канта. Мне с ним до зарезу поговорить надо.

— Кого-кого, директора? — удивленно ахнул кепка.

— Ну да, директора Канта.

Он посмотрел в глаза парнишке и раскрыл ладонь. Между пальцами была зажата монета в одну крону.

— Ты ему только скажи, что здесь Нильс. Иди прямо в контору к директору, он должен прийти.

Кепка никак не прореагировал на имя Нильса, кивнул и взял монету, потом развернулся и неторопливо удалился. Судя по всему, монета сгинула в недрах его бездонных порток.

Нильс вздохнул и вернулся к прежней диспозиции за кустом сирени. Ну вот, теперь все сделано, сейчас придет дядя и позаботится о нем. А точнее, спрячет, пока все не затихнет. Наверняка ему придется просидеть здесь, в Смоланде, не высовываясь, до конца лета. Но ничего не поделаешь.

Нильс сидел и ждал. Ждать ему пришлось как-то уж слишком долго. Наконец послышались шаги, кто-то подходил к сараю. Нильс выдавил из себя улыбку, довольно дурацкую, поднялся и вышел из-за куста, но… это был не дядя Август, вернулся кепка.

Нильс смотрел на него.

— Что, его в конторе не было… директора Канта? — запинаясь, спросил он.

— Не-а, — мотнул головой парнишка, — сюда канать стрёмно.

— Чего стрёмно? — непонимающе переспросил Нильс.

— Во, от него, — сказал кепка. Он протянул Нильсу белый конверт.

Нильс взял его, повернулся спиной к посланцу с лесопильного олимпа и раскрыл: ни письма, ни записки — три купюры, сложенные пополам сотенные. Нильс закрыл конверт и обернулся.

— И это все? — спросил он.

Кепка кивнул.

— И что, директор ничего не сказал?.. Передать ничего на словах не хотел?

Парнишка покачал головой:

— Не-а, только это.

Нильс посмотрел на конверт. Деньги — все, что он получил. Деньги для того, чтобы он бежал подальше. Намек более чем понятен.

Дяде не хочется с ним связываться.

Нильс вздохнул и поднял голову, но кепка уже уходил. Нильс видел, как он заходит за угол сарая.

Опять один, он должен сам о себе позаботиться.

Значит, надо бежать. Но куда?

Первое и главное — подальше от берега, потом — посмотрим.

Нильс огляделся: жучки жужжали, сирень пахла, все вокруг зеленое, радостное, светлое, — наступало лето. На северо-востоке синими бликами переливалось море.

Он должен вернуться обратно. Да, за ним охотятся. Может быть, они даже считают, что им удастся его выследить. Пускай. Нильс обязательно вернется. Эланд его остров, его владения.

Нильс последний раз посмотрел на море, повернулся к нему спиной и моментально затерялся в зелени леса.

16

К белому особняку Мартина Мальма уступами поднималась широкая дорожка, выложенная белыми известняковыми плитами. Джулия смотрела на виллу и почему-то думала о доме Веры Кант в Стэнвике. Оба дома были большими, но только этот свежевыкрашен, ухожен, обжит. Но все же кто зажег свет в доме Веры Кант? Джулия все время возвращалась к одной и той же мысли: действительно ли она видела свет или ей только это показалось.

Джулия держала под руку Йерлофа, они открыли тяжелую железную калитку и стали медленно подниматься по неровным плитам. Джулия подумала: «Интересно, кто из нас кого поддерживает, я Йерлофа или наоборот?» Ей было здорово не по себе, она нервничала, потому что для себя решила, что сейчас встретится с убийцей Йенса. Если Йерлоф прав, а судя по всему, это так, то, раз именно Мартин Мальм послал сандалию, значит, он и есть тот самый человек.

Каменная дорожка заканчивалась несколькими деревянными ступенями. Они вели к массивной двери красного дерева с металлической табличкой с красиво выгравированной надписью: «Мальм». В двери было окошечко из цветного стекла, еще ниже — ручка механического звонка в форме маленького ключа.

Йерлоф взглянул на Джулию:

— Ну как, готова?

Джулия кивнула и протянула руку к звонку.

— Я тебе должен сказать одну вещь, — произнес Йерлоф. — У Мартина инсульт был, с ним не угадаешь: иногда он хорошо себя чувствует, иногда ему совсем плохо. Ну, примерно как у меня. Если нам повезет, то тогда мы сумеем с ним поговорить, а сели нет…