И снова расцвел улыбкой.
— Может, просто тюкнем его по голове и угоним лодку?
Жбан, как всегда, был непосредственен и предприимчив.
— Не выйдет, господа, не выйдет, — радовался перевозчик, — лодочка-то моя с норовом. Как бы не взбрыкнула, и не пришлось вам отведать мертвой водички, хе-хе. Будет крайне неприятно вытаскивать таких молодых и одаренных героев из реки багром.
Я пересчитал наличность. С месяц назад Паллада расщедрилась и оставила мне мешочек новых драхм, но половину мы тогда же спустили на соляру и на жратву. Оставшееся не радовало глаз. Я подкинул на ладони несколько серебряных монеток. Ужасно жаль было тратить их на старого выжигу, но делать было нечего.
— Вот, динарий. Подавись, гад.
Перевозчик схватил монетки и жадно пересчитал.
— Действительно, динарий. Кто бы мог подумать, что такие голодранцы… то есть такие молодые и красноречивые господа еще к тому же и богаты.
Он аккуратно ссыпал серебро в мешочек, затянул тесемки и спрятал кошель за пазухой.
— Ну-с, кто поедет?
Полюбовавшись с минуты нашими вытянувшимися физиономиями, перевозчик счастливо осклабился.
— Динарий — плата за одного. Если едут все трое, приложив ничтожное умственное усилие, господа могли бы сосчитать, что платить следует три динария.
Филин пожал плечами.
— Езжай ты один. Мы подождем.
Я оглянулся на остров. Туман сгустился, обтекал узкий клин земли белесыми прядями.
— Езжай, — поддакнул Жбан. — Ты внук героя и сам чуть ли не герой, а мы кто? С нами-то Язон и разговаривать не будет.
Я неохотно кивнул. Почему-то мне очень не хотелось расставаться с ними. Некстати вспомнились и слова Паллады: «Многих не досчитаешься». Я был так озабочен, что даже не очень обругал старика, когда тот как бы случайно заехал мне по коленке веслом.
Ночной Ахерон не то, что дневной. Мы медленно отъезжали от пирса, вплывали в сырой запах реки. Я ожидал, что сумеречный Дит еще ярче полуденного, ожидал увидеть сияние реклам и отблески его на воде, однако все затянул туман. Лодочник греб монотонно, бормотал себе под нос какую-то дикую песню, весла с плеском погружались в черноту.
Я совсем уж было заснул, когда лодка мягко ткнулась в песок.
— Приехали, — буркнул старик.
Здесь, на ночной реке, он уже вовсе не напоминал кудлатого Флегия, а стал тем, кем ему пристало быть. Усталый, жилистый Харон, перевозчик душ.
«Неужели, — подумалось мне, — неужели лишь ночь еще сохранила крупицы истинного? Неужели правы те, кто уходит во тьму и молится древним богам, Гекате и ее свите?»
Возможно, они правы, но это был не мой путь. Приказав перевозчику ждать, я зашагал по сырому песку в туман.
* * *
Над островом вечно горел закат. Закат затерялся в древесных кронах, и мачты старого корабля окрашены были закатом в багрово-красный и алый.
Корабль лежал на боку, задрав высокую корму. Почему-то зрелище казалось непристойным, как старуха с задранной юбкой. Под кормой, в тени ее, был разложен костер, и на огне стоял большой черный котел.
— Свеклу для свиней парю. Не хотят так есть, только пареную.
Язон был похож на свой корабль, с той только разницей, что по сухим, заострившимся чертам невозможно было определить возраст. Хозяину острова могло быть и сорок, и шестьдесят. Впрочем, так ли важен возраст для мертвеца?
Он засыпал в котел немытую свеклу, мешок за мешком. Неподалеку располагался небольшой, но тщательно возделанный огород. По огороду бродили какие-то птицы, напоминавшие помесь обычного сизого голубя и крупной курицы.
— Да был тут твой отец, был. Он был очень настойчив, почти до неприличия. Я не так уж люблю вспоминать о прошлом. И тебе скажу то же, что и ему — руно всегда возвращается туда, откуда мы его увезли. В Колхиду. Там его и ищи.
Я почесал в затылке. Кабы все было так просто, отец давно бы уже вернулся с руном. Колхиды не было ни на одной из карт, будто она сгинула, провалилась на дно Эвксинского Понта.
— Ну, что еще? — нетерпеливо спросил Язон.
Похоже, ему не терпелось от меня избавиться.
— А где она, Колхида?
Не говоря худого слова, герой засыпал в котел последний мешок и отправился в огород. Там он прицелился и попытался схватить ближайшую голубе-курицу, но та оказалась неожиданно ловкой и бойко поскакала по грядкам. Хозяин помчался за ней. Прогоняв курицу минут пять и основательно запыхавшись, он обернул лоснящееся от пота лицо ко мне:
— Ну что же ты? Давай помогай.
Я был пошустрее и после трех неудачных попыток растянулся на земле, придавив пернатый комок. Курица глухо урчала и драла мою майку когтями.
— Осторожней! Ты же его раздавишь!
Я аккуратно завернул добычу в рубашку и встал.
— Что это?
— Ты что, сам не видишь? Это почтовый голубь.
Я опустил глаза на ворочающийся у меня в руках сверток. Всяко больше эта тварь напоминала орла средней упитанности. Как бы в подтверждение, птица клюнула меня в палец, вырвала кусок мяса и тут же сожрала. Я выругался и затряс рукой.
— Я развожу почтовых голубей. Откуда, по-твоему, все это?
Он обвел рукой свое хозяйство. Только сейчас я заметил, что за остовом корабля возвышается кособокое сооружение, затянутое частой решеткой и напоминающее вольер в собачьем питомнике. Решетка была облеплена перьями. За вольером виднелось что-то вроде полевой кухни, где на разделочном столе краснели куски мяса и целые свиные туши.
— Ты с ним поосторожней. Он плотояден.
— Вижу, — мрачно ответил я, покрепче сжимая сверток. Голубь придушенно вякнул.
Я побаюкал птицу и задумчиво сказал:
— Я вообще-то всегда считал, что почтовые голуби должны быть маленькими и легкими.
— Да? — иронически задрал бровь герой и оправил сбившуюся в погоне рубашку. — А знаешь ли ты, что птицу, принесшую благую весть, принято зажаривать и съедать? Кто же захочет есть что-то маленькое и жилистое? Нет, голубь должен быть жирным, мощным. Поэтому и кормятся они мясом.
С разделочного стола пахнуло свежатиной. Я поморщился. Голуби и их хозяин мне определенно не нравились.
— Забирай его. Он укажет тебе путь к Колхиде. Только не забывай — кормить трижды в день свежим мясом.
«Как бы не так, — подумал я, встряхивая крылатую тварь. — Будешь жрать, дружок, как и все — солонину».
Я поблагодарил хозяина и уже зашагал обратно к лодке, когда тот прокричал мне вслед:
— Голубя зовут Кро-оликом! Не забудь, мясо трижды в деень!
* * *
— Что это?