– Я узнаю, – уверенно и просто отозвалась Маргарет. – Я уже ощущаю ее, и минуту, когда все должно свершиться, я просто почувствую.
Ее последние слова словно потонули в вязком, пропитанном благовониями воздухе, и по спине Курта вновь пробежал холод, точно кто-то в жаркой комнате распахнул два окна, дав волю ветру – ледяному, пронизывающему. На миг в голове помутнело, и пальцы непроизвольно стиснулись в кулаки…
Когда наваждение ушло, Курт сказать не мог – через миг ли, через минуту или, быть может, больше; встряхнув головой, он выпустил руку Маргарет, отступив и глядя на неведомо откуда возникшего человека в простой, похожей на монашескую, одежде с глубоко надвинутым капюшоном – тот сидел на одном из стульев у противоположной стены, сидел спокойно, безучастно, будто был там всегда, с того мгновения, как присутствующие здесь люди вошли в эту каменную комнату под землей.
– Как вы… – начал Курт и осекся, прерванный тихим и каким-то равнодушным смехом.
– Subitum est, как сказал несчастный святой отец, – отозвался тот, поднимаясь; теперь стали различимы руки – немолодые руки видавшего жизнь человека, изборожденные глубокими морщинами и пятнами. – Вы все же пришли, ваше сиятельство?
Герцог хмыкнул, стараясь держаться невозмутимо, однако замешательства и некоторой опаски в его лице не увидеть было нельзя.
– Я привык контролировать свои вложения, – сказал он твердо. – Если бы не эта привычка, я бы давно разорился; здесь же, в настоящей обстановке, вложение связуется со слишком большими рисками, а я себе этого позволить не могу. К прочему, присутствие здесь некоей личности развеяло бы последние сомнения, если б таковые имелись, относительно необходимости моего личного присутствия.
– Надеюсь, – мягкий, тихий шепот был похож на тонкую иглу, все глубже погружающуюся в спину – до самого сердца; герцог поежился, – что вашего благоразумия достанет для того, чтобы отложить на более подобающее время все то, чему здесь и теперь не место.
– Я лишь хочу держать под надзором то, в чем заинтересован, – отозвался фон Аусхазен, отведя взгляд, и капюшон молча кивнул, обратившись теперь уже к Курту; он пожал плечами:
– У меня нет повода затевать свару.
– Хорошо. – Морщинистая рука чуть приподнялась, поманив за собою, и требовательный шепот произнес: – Идем, Маргарет. Пора.
– Стой, куда? – растерянно переспросил Курт, перехватив ее за руку; та остановилась, обернувшись, и легко коснулась губами его щеки.
– Я должна подготовиться, – пояснила Маргарет с улыбкой. – Ничего не бойся, все как надо.
– Ты уходишь?
– Я вернусь через несколько минут, – заверила она; обернувшись на вновь застывшую, как камень, фигуру, похожую на бесплотную серую тень, она понизила голос до едва слышного шепота, приблизив губы к самому уху. – Я рада, что ты будешь здесь. Что ты будешь со мной сегодня. Для меня это много значит.
– Да, – таким же чуть различимым шепотом откликнулся Курт. – Для меня тоже.
– Пора, – выдохнула Маргарет, с усилием, почти рывком, высвободив руку, и, не оборачиваясь, исчезла в темноте единственного выхода из каменной комнаты.
В комнате осталась тишина, вновь все та же склепная, мертвая тишина; на себе Курт ощущал пристальный взгляд герцога, но на него не обернулся – он смотрел на каменную плиту с привязанным к ней человеком, прислушиваясь к себе и отмечая уже почти равнодушно, что в душе ничто не вздрагивает при мысли о том, что ждет его в скором времени. Князь-епископ сейчас вообще мало напоминал человека; на плите лежала растянутая для потрошения свинья, перекормленная, расплывшаяся…
– Поневоле задумаешься – а каково мое-то будущее, верно?
От голоса фон Аусхазена позади Курт вздрогнул и отступил чуть в сторону, обернувшись; тот усмехнулся:
– Вам не страшно, майстер инквизитор, вручать свое завтра взбалмошной ведьме, одолеваемой неутолимой жаждой власти?
– Подбиваете меня в панике бежать отсюда? – поинтересовался он сухо; герцог тихо засмеялся:
– Ну, что вы, майстер инквизитор, подобная слабость не в вашем характере… К тому же, дверь наружу заперта, да и пути назад вы сами не отыщете. Я лишь хотел заметить, в какую неспокойную жизнь вы войдете сегодняшней ночью. И не говорите мне, что сейчас, глядя на это, – узловатый крепкий палец в пыльной перчатке брезгливо качнулся в сторону неподвижного тела, – вы не думали о том, какая судьба ожидает вас самого. Молчите?.. Стало быть, я прав.
– К чему вы все это? – хмуро спросил Курт; герцог вздохнул:
– Женщины, майстер инквизитор, это все зло мира. А женщина, дорвавшаяся до силы, это приговор всему, в чем есть хоть крохотное зернышко здравого смысла. Невзирая на ваше довольно неразумное поведение, каковое можно извинить ввиду ваших лет, я о вас лучшего мнения, нежели вы сами, и знаю, что вы не можете не задуматься о будущем. Ведь вы знаете, что не в ее правилах оставлять свое прошлое в живых; малышка Гретхен сжигает все черновики до клочка. Я пока обезопасил себя тем, что без моих денег и связей ее существование станет несколько более… неудобным; что же касается вас, майстер инквизитор, то ваша необходимость в ее жизни зиждется на весьма шатком основании… И снова этот взгляд, – усмехнулся фон Аусхазен беззлобно. – Вам не терпится пустить мне кровь, юноша?
Курт промолчал, чувствуя, как щеки заливает бледность, и герцог качнул головой, вновь разразившись вздохом:
– А напрасно. Наверняка у вас с Гретхен выстроен план избавления от моей персоны; в этом я даже не сомневаюсь. Однако же задумайтесь над тем, насколько ненадежны ваши собственные вложения, майстер инквизитор. Когда ваше общество надоест ей – что с вами будет? Ведь не полагаете же вы, в самом деле, что ваша с нею восторженная страсть будет длиться вечно? Пусть чувства будут живы год, три, пять… Но после – всего, что вы сможете ей дать, ей станет мало. В лучшем случае вас перестанут замечать, в худшем… вы знаете.
– Неужто подбиваете на предательство? – криво усмехнулся Курт, фон Аусхазен пожал плечами:
– Впервой ли вам?
Он сжал кулак, вскинув голову, но в ответ ничего не сказал, лишь стиснув до боли зубы; герцог кивнул:
– Я вижу, кое-что вы уже осознали; хорошо, что сейчас у вас хватило ума не впасть в буйство, майстер инквизитор. Быть может, оттого, что понимаете мою правоту?
– Что вам нужно от меня? – спросил Курт устало. – Вам-то я уж точно не смогу быть полезен.
– Как знать, – возразил фон Аусхазен убежденно, оглянувшись через плечо на темный ход, где исчезла Маргарет. – Вы неглупы, готовы к переменам и занимаете кое-какое место в нашем мире; маленькое место, однако же, не ничтожное, которое с помощью покровителя малышки Гретхен можно весьма скоро повысить. Я вполне отдаю себе отчет в том, для чего я нужен здесь, для чего нужен ей, однако я не желаю всю жизнь быть лишь благотворителем. А мое разительное отличие от этого таинственного господина состоит в том, что я предпочитаю работать со всеми, кто склонен к сотрудничеству, не привередничая, не придираясь к мелочам и не ожидая слишком многого. По моему глубокому убеждению, пригодиться может всякий, и от самого незначительного из союзников подчас можно ожидать судьбоносных поступков… Это первое. И второе: мы с вами, как бы вам ни было неприятно с этим соглашаться, в одном положении – ad summam [178] , каждый из нас обречен в будущем проститься с земным бытием не по своей воле и в самый неожиданный момент. Если вы не испугаетесь над этим задуматься, вы поймете все сами; собственно, уже начали понимать…