– Помочь? – уже с откровенной злостью поинтересовался он; неугомонный будущий адвокат в другом конце залы тоже вскочил, сделав шаг вперед.
– Рискни здоровьем, пьянь. Хочешь, скажу, почему твой дружок так ревностно гонял драчунов? Да потому что сам был слабак и трусло.
– Еще слово – и я тебе твой паршивый язык на яйца намотаю, Фриц! – повысил голос Фельсбау, выходя из-за стола; Курт отметил, что приятеля почившего секретаря весьма пошатывает – видно, потерю друга тот воспринимал и впрямь нешуточно, причем уже не первый день…
– В самом деле? – широко улыбнулся оппонент, делая еще один шаг навстречу. – К примеру, если я упомяну, как наш Филипп любил цветочки? Он не тебе ли их подносил?
– Ну все, мразь! – выдохнул Герман, срываясь с места; Бруно вскочил, перехватив его за руки, кто-то подлетел к будущему юристу, вцепившись в него намертво, а от стойки послышалось предупреждающее «Эй!» хозяина.
– А ну, тихо оба! – рявкнул кто-то; Фельсбау дернулся, пытаясь высвободиться, однако бывший студент, едва ли не повиснув на нем всем весом, не дал сдвинуться с места.
– Спокойно, он того не стоит! – прикрикнул Бруно, попытавшись усадить буяна обратно; тот рванулся снова, силясь разорвать кольцо обхвативших его рук.
– Пусти!
Резкий и такой пронзительный, что заложило уши, свист перекрыл крики, когда господин следователь начал уже размышлять над вопросом, что должен сейчас сделать он – продолжать ли оставаться сторонним и бесстрастным наблюдателем, что в намечающейся потасовке было затруднительно, или же вмешаться, что, впрочем, было не его делом, status’ом и обязанностью; кроме прочего, и то, и другое выглядело бы несколько глупо.
– На улицу оба! – хозяина за стоящими посетителями было не видно, Курт слышал лишь голос – явно немолодой, однако крепкий и уверенный. – Или сели и угомонились, или вон за дверь!
– Давай, выходи, выродок! – крикнул Фельсбау, сделав еще одну неудачную попытку высвободиться, его противник рванулся навстречу, однако и будущего адвоката тоже держали на совесть.
– Второй раз просить не буду! – повысил голос держатель заведения, и судороги обоих полемистов несколько поутихли. – Вон, я сказал, или оба унялись сей же миг!
Фельсбау удалось, наконец, сбросить с себя Бруно; бывший студент попытался перехватить снова, и Герман оттолкнул его, не предпринимая, однако, более устремлений ринуться в немедленную драку.
– Убери грабли, Хоффмайер, – уже без крика, с нехорошим спокойствием предупредил он и, обратившись вновь к своему оппоненту, кивнул на дверь: – Выходи, мразь, разберемся без свидетелей.
– Очнись, болван, здесь инквизитор в свидетелях! – оборвал его держащий Фрица студент. – Сядь уже или выйди, в самом деле!
– Поди проспись, секретарская подружка! – посоветовал будущий юрист, тоже, однако, прекратив попытки скинуть с себя окруживших его; Фельсбау рванулся вперед снова, и Курт, вдоволь уже насмотревшись на дружеское общение двух соучеников, решил встрять в происходящее – он начал не в шутку опасаться, что дело и впрямь кончится дракой, невзирая на присутствие постороннего, а то и чем похуже, и его свидетель неизвестной ценности очутится в лазарете, в тюрьме, что еще полбеды, или, что вполне вероятно, учитывая его состояние, вовсе на кладбище.
Поднявшись и шагнув наперерез взбешенному приятелю покойного, Курт ухватил того за шиворот, рванув назад и опрокинув спиною на стол, другой рукой удержав за грудки, не давая не то чтоб спорить и бесноваться, а и попросту как следует вздохнуть, и, боясь сорваться, повторил попытку держателя заведения, перебив царящий вокруг гам свистом. Неизвестно, в чем была причина возникшего молчания – в неожиданности ли его поступка, в том ли, что разгоряченные спором припомнили, наконец, что за посетитель стал в этот раз свидетелем их внутренних противостояний, однако тишина водворилась – пусть неполная, ропотная и готовая в любой миг вновь сорваться в гвалт.
– Я так полагаю, – спеша договорить, пока никому не пришло в голову прервать его, предложил Курт, – что для всеобщего спокойствия хотя бы один должен удалиться. Полагаю также, что со мною согласятся прочие представители юридической науки, если таковые присутствуют, что покинуть наше
общество должен зачинщик, а посему я бы попросил вывести господина будущего адвоката освежиться.
– Что-о?! – возмущенно протянул тот, и тишина-таки слетела, снова заполнившись голосами, однако, к своему облегчению, господин следователь услышал одобрение, и уже через несколько секунд дверь со стуком затворилась за спиною выдворенного прочь нарушителя спокойствия.
– Сядь-ка, – подвел итог ситуации Курт, подтолкнув своего непоседливого свидетеля обратно к скамье, и тот плюхнулся на сиденье, недовольно поглядывая на него и оправляя сбившийся воротник. – И угомонись.
– Не в том месте вы находитесь, господин дознаватель, – сообщил он уже не совсем ровным голосом, – чтоб распускать руки.
Курт улыбнулся преувеличенно дружелюбно, видя, как присевший рядом Бруно насторожился, и качнул головой:
– Нет, друг мой, руки распускать я имею право где угодно, от местного собора до жилища любого из здесь присутствующих… – Фельсбау умолк, упершись локтями в столешницу и глядя перед собой; Курт вздохнул, посерьезнев. – А теперь, парень, повторяю: угомонись, глубоко вдохни и соберись, ради Бога, ибо мне бы не помешал мало-мальски устойчивый просвет в остатках твоего рассудка.
– Я, – уже почти спокойно и тихо отозвался тот, не поднимая головы, – в последние пару дней, знаете ли, не в лучшем настроении.
– Quod facile ad intelligendum est [48] , – согласился Курт. – Однако твоей наилучшей услугой умершему товарищу будет не глушение вина пивными кружками и не пьяная драка со всевозможными идиотами, а попытка помочь следствию. А теперь давай начнем наш разговор с простого вопроса: откуда такое недовольство покойным и что вот это был за человек?
– Homo audacissimus atque amentissimus [49] … – все еще зло пробормотал Фельсбау, придвигая к себе недопитую кружку. – Anathema sit et illum di omnes perduint [50] .
Тишина вернулась внезапно, и теперь она была полной, глубокой и нерушимой; Курту вдруг пришло в голову, что в таком безмолвии обязана жужжать муха, упоминаемая в подобных случаях всеми описателями…
– Не слушайте вы его, он пьян и не в себе, – тихо проронил кто-то позади, и Курт усмехнулся:
– Вот уж воистину – in vino veritas. Забавная мне мысль пришла – спаивать свидетелей перед опросом, тогда чего только не услышишь; такие вдруг откровения пробиваются… Бросьте, господа студенты, новичок в Друденхаусе достаточно в своей жизни прочел, чтобы отделить цитаты от сознательной ереси. А теперь, Герман, если ты закончил свои упражнения в бранной латыни и выпустил пар, предлагаю вернуться к нашему разговору. Итак, что это был за человек и почему он столь недоволен твоим другом?