И ведь ничего девчонка не подозревает, дело в негативизме, свойственном любому подростку. Вознамерилась доказать обоснованность своих предчувствий — я ведь относился к ее растущим тревогам возмутительно спокойно, с долей скептицизма, — заслужить похвалу, даже растерянность вызвать. Сегодня это ей важнее немого обожания. Самоутверждение укрепило ее веру в себя, посеяло в душе семена бунтарства, которые надобно пестовать, прижимая малютку к ногтю. Она по-прежнему обожает меня, но теперь не безоговорочно — вон, сомнения зародились. Отныне нужно держать ухо востро. С ее норовом она взъестся на меня так же легко, как на тебя, моя Эйле. Ты не ведаешь, но в этом вы с ней — два сапога пара. Малышка что острый нож, которому нужна твердая рука. Она достаточно испорчена и возликует, сообразив, что сорвала первоначальный мой план. Она же истинная Арно, гордыня ее непомерна.
Видишь, Жюльетта, как это меняет наше с тобой положение. Мне нельзя благоволить тебе, не то оба головами поплатимся. И рисковать нельзя, иначе конец моим замыслам. Нет, мне за тебя обидно. Может, когда все закончится… Сейчас опасность слишком велика. Теперь ты не используешь против меня свое оружие, даже если захочешь. Одно робкое словечко заглушит любые твои обвинения. По глазам вижу, ты это понимаешь. До чего обидно уступать девчонке из семьи Арно, хотя сейчас это мне на руку. Она поставила мой авторитет под удар, вызов мне бросила. Сама знаешь, не принять вызов я не могу…
— Пока нет повода обвинять в колдовстве сестру Августу. — Голос мой звучал спокойно, чуть строго. — Страх изобличает ваше невежество, заставляет видеть в лавандовом саше дьявольское зелье, а в милосердии — зло. Глупость, глупость непозволительная!
Буквально на миг я с тревогой почувствовал их недовольство.
— Здесь был дух! — крикнула Клемента. — Кто-то же его вызвал!
Сестры стали поддакивать.
— Да, я почувствовала его.
— И я!
— Холодом повеяло…
— Еще танец…
— Да-да, танец!
— Да, был здесь дух… И не один! — сочинял я на ходу, пытаясь голосом обуздать диких норовистых кобылиц. — Мы сами выпустили их, отворив двери склепа. — Пот застилал мне глаза, и я вытирал их, боясь показать, как дрожат стиснутые кулаки. — Vade retro, Satanas! [33]
Латынь обладает силой, которая простым языкам недоступна. Жаль, я ограничен родным языком, ведь любезные сестры невежественны. Изыски выше их понимания, хотя в нынешнем хаосе не до изысков.
— Послушайте! — мой голос вознесся над их ропотом. — Рассадник порока под ногами нашими. Узрел сатана обновления наши и страшится за древний свой бастион. Не впадайте в отчаянье, сестры! Пред чистым душою сатана бессилен. Травит он души пороком, но под замком для него души праведные.
— Хорошо сказано, отец Коломбин! — Бесцветные глазки матери Изабеллы смотрели прямо на меня. Расчетливый, почти дерзкий взгляд мне совершенно не понравился. — Мудрость ваша изобличает наши женские страхи. Сила ваша не позволяет пасть.
Слова странные, и повторяет она не за мной. Куда клонит эта девчонка?
— Но порой благочестие опасно. Невинность святого отца нашего мешает увидеть и осознать нелицеприятную правду. Сегодня он не ощутил того, что ощутили мы!
Взгляд Изабеллы устремился в глубь часовни, где новая, отмытая дочиста Мария наслаждалась блаженным бездельем.
— Здесь живет скверна, — продолжала Изабелла. — Скверна проникла так глубоко, что я долго не решалась высказать свои подозрения. Но сейчас… — Она заговорила тише, точно доверяла секреты подружкам. Мои уроки она усвоила куда лучше, чем я ожидал, ибо глас ее слышался отчетливо, громкий шепот возносился к сводам часовни. — Сейчас я могу ими поделиться.
Затаив дыхание, сестры ждали ее откровений.
— Начинается все с матери Марии. В первый раз духи проникли к нам из склепа, где мы ее погребли, так? Первое видение имело ее обличие, так? От ее имени духи обращались к нам, так?
Сестры одобрительно загудели.
— Что из этого следует? — не унималась Изабелла.
Этот вопрос понравился мне еще меньше.
— А что должно из этого следовать? Дочь моя, ты намекаешь, что мать Мария вступила в сговор с дьяволом? Бред! Зачем…
Девчонка перебила меня — меня! — топнув ножкой.
— Кто придумал похоронить мать Марию на неосвященной земле? Кто раз за разом подрывает мой авторитет? — вопрошала Изабелла. — Кто прибегает к наговорам и зельям не реже знахарки?
Вот в чем суть! Сестры переглядывались. Иные, боясь скверны, делали пальцами рогатку.
— По чистому ли совпадению сестра Маргарита пустилась в необъяснимый пляс, употребив ее зелье? А кровохаркание сестры Альфонсины? Оно же началось вскоре после того, как бедняжка обратилась за помощью к ней!
Девчонка побледнела, увидев выражение моего лица, но гнула свое.
— В спаленке у нее тайник. Там хранит она свои колдовские снадобья. Сами убедитесь, коли мне не верите!
Я кивнул. Девчонка показала себя, и помешать ей я не сумел.
— Будь по-твоему, дочь моя, — процедил я. — Устроим обыск.
Лемерль проследовал за Изабеллой в дортуар, сестры — за ним, как куры за петухом. Лемерль умеет прятать гнев, но сегодня внутри у него все кипело, я по походке чувствовала. На меня он не смотрел, зато косился на Клементу: та, смиренно потупившись, вышагивала рядом с матерью Изабеллой. Пусть Лемерль думает что хочет — сама я не сомневалась, кто на меня донес. То ли вчера вечером Клемента видела, как я выхожу из Лемерлевой сторожки, то ли вредничает, интуитивно чувствуя во мне соперницу. Как бы то ни было, она эдакой скромницей семенила за матерью Изабеллой, которая нервничала, но решительно вела сестер к тайнику за выпавшим камнем в моей спаленке.
— Колдовские снадобья у нее здесь! — объявила она.
— Показывай!
Изабелла слабой ручкой вцепилась в камень, но он крепко сидел в стене. Я мысленно перебрала содержимое тайника: карты Таро, настойки, лекарства, мой дневник… Один дневник погубит меня, нет, нас обоих погубит. А Лемерль знает о дневнике? Вопреки его внешнему спокойствию я чувствовала: он как сжатая пружина. Неужели сбежать попробует? Шансы в принципе есть. Нет, блеф больше в его стиле. А ведь блефовать можно и вдвоем.
— Всех станем обыскивать? — громко поинтересовалась я. — Если так, давайте заглянем Клементе под матрас.
Клемента зло на меня взглянула, другие сестры заерзали. Мне доподлинно известно: тайнички есть у каждой второй.
Изабеллу не проймешь.
— Я сама решу, кого обыскивать, а пока… — Изабелла нахмурилась, сражаясь с упрямым камнем.
— Позволь мне, дочь моя, — предложил Лемерль. — Больно смотреть, как ты мучаешься.