Виктор Карсон, который знал о масштабах понесенного Талли ущерба, тоже переживал, правда, по несколько иной причине. Джиму он признался, что боится, как бы Талли не привлекла к ответственности и его. В конце концов, следить за ее финансами было его прямой обязанностью, но он слишком поздно заметил расхождения в приходно-расходных книгах, благодаря чему Бриджит столько времени оставалась безнаказанной. Как поступит Талли, Джим не знал, но ему было хорошо известно, что финансовые преступления часто порождают целый «букет» перекрестных судебных исков, так как затрагивают интересы сразу многих сторон. И Талли действительно обсуждала эту проблему с Грегом. Почему, спрашивала она, Виктор, который должен был регулярно проверять ее баланс, не заметил преступлений Бриджит раньше. Объяснений могло быть несколько — от простой небрежности до злоупотреблений со стороны самого Виктора. Последнее, к счастью, можно было исключить — Талли с самого начала не особенно в это верила, а потом эксперты ФБР это подтвердили, однако общий итог был не слишком утешительным: получалось, что она никому не может доверять, ни на кого не может положиться полностью. Сознавать это было неприятно, это заставляло Талли чувствовать себя одинокой и беззащитной.
В конце разговора Джим пообещал, что перед отъездом на Аляску непременно позвонит ей, чтобы сообщить последние новости, и все же, дав отбой, Талли не сдержала тяжелого вздоха. Даже несмотря на его помощь и заботу, проблемы, с которыми ей пришлось столкнуться, представлялись почти непреодолимыми. Казалось, все вокруг многократно усложнилось и в мире не осталось места для готовых ответов, простых решений, безошибочных ходов и быстрых результатов. Талли чувствовала себя так, словно оказалась в аду или, по крайней мере, в чистилище и будет пребывать там целую вечность, ожидая, пока суд вынесет приговор по делу о хищении.
Джим уже не раз предупреждал ее о том, что большинство потерпевших не получают никакого возмещения ущерба: мошенники прячут или спешат потратить украденные средства, а то, что у них остается, уходит в казну в качестве налогов, которые они, разумеется, и не собирались платить. Какой преступник станет вносить в свою налоговую декларацию то, что он украл? Да ни в одной декларации просто нет пункта «Доходы от мошенничества и незаконного присвоения чужих средств»! Абсурдность некоторых статей закона порой сильно раздражала Талли, и тем не менее она была благодарна Джиму за информацию и за терпение, с каким он разъяснял вещи, которые ей было трудно понять с первого раза. Джим был хорошим человеком, но и он не мог ни изменить того, что произошло, ни повлиять на конечный результат. Уже хорошо, что он собрал достаточно улик, чтобы добиться возбуждения дела и ареста Бриджит. А ведь все могло обернуться куда хуже.
В последнее время Талли слышала немало историй о людях, которые теряли из-за мошенников сотни тысяч долларов, но власти либо вовсе ничего не сделали, чтобы им помочь, либо так долго раскачивались, что мошенники успевали уничтожить все доказательства. Джим тоже знал такие случаи и не уставал повторять, как ей повезло. Доказательств вины Бриджит было больше чем достаточно, способ, к которому она прибегла, чтобы присваивать деньги Талли, также был довольно прозрачным, поэтому он был уверен, что суду удастся доказать преступный умысел и отправить обвиняемую за решетку. Свою роль сыграло и то, что Талли была знаменитостью, а к известным людям суды и судьи всегда относились с повышенным вниманием. Достаточно красноречивым был и тот факт, что Бриджит решилась на убийство человека, который мог свидетельствовать против нее. Наконец, налицо было злоупотребление доверием, которое относилось к отягчающим вину обстоятельствам, что делало преступление Бриджит еще более серьезным.
Терпение Талли подверглось очередному испытанию, когда специальная компьютерная программа, созданная для того, чтобы своевременно информировать потерпевших о ходе рассмотрения их дел, присвоила ей «номер жертвы». Талли не имела ничего против того, чтобы ей на электронную почту приходили сообщения о дате и времени назначенных судебных слушаний, а также прочая полезная информация, но ей очень не нравилось, что ее снова причислили к «жертвам», да еще присвоили какой-то «номер». В этом было что-то бездушное и унизительное. Талли предпочитала, чтобы всегда и везде ее знали под ее собственным именем, а не под каким-то там «номером жертвы». От одного этого словосочетания ее бросало в дрожь, стоило ей прочесть предложенный к заполнению бланк.
Всю ночь после этого Талли не могла заснуть — все думала о Бриджит, об украденных деньгах и о том, чем все это может закончиться. Задремала она очень не скоро, но спала беспокойно — ей снились кошмары. Во сне Бриджит сначала оскорбляла ее, а потом попыталась застрелить из огромного ржавого ружья. Талли с криком проснулась — и больше не сомкнула глаз до самого рассвета. Джим говорил ей, что людям, пострадавшим от чьих-то преступных замыслов, часто требуется психологическая помощь, но Талли считала, что это относится не к ней, а к тем, кто стал объектом покушения, насилия или грабежа. Теперь ей казалось, что она ошибалась. Хотя Бриджит не тронула ее и пальцем, она все же нанесла ей глубокую психическую травму, которая давала о себе знать все чаще и чаще. К психологу, впрочем, Талли не собиралась, хотя Джим и порекомендовал ей хорошего специалиста. Почему-то ей казалось, что она сумеет справиться со своими переживаниями самостоятельно.
Без толку провалявшись в постели почти до девяти утра, Талли спустилась в кухню, чтобы заварить чай. Пока закипал чайник, она решила позвонить отцу: ей очень не понравилось, как он выглядел накануне вечером, когда Талли приезжала его навестить. На ее звонок ответила экономка — она сказала, что Сэм проснулся уже некоторое время назад, но вставать отказался. Нет, он не заболел, пояснила Амелия, просто чувствует сильную слабость, и Талли сказала, что приедет, как только позавтракает. То, что старый больной отец живет фактически один, ее давно беспокоило, но она ничего не могла поделать — ей приходилось уважать его стремление к независимости, однако как добиться, чтобы он при этом был в безопасности, Талли не знала. Сэма сильно раздражало, когда она начинала чрезмерно его опекать; до сих пор он наотрез отказывался от ее предложения нанять ночную сиделку, но Талли видела, что его силы тают с каждым днем.
Когда она добралась до отцовского дома, Сэм спал. Будить его Талли не хотелось, поэтому она села на диван в небольшом кабинете рядом с его спальней и коротала время, листая какие-то юридические журналы. Спустя какое-то время она услышала, как он пошевелился, и заглянула к нему.
— Как ты себя чувствуешь, па? — спросила она с улыбкой.
— Нормально, — улыбнулся Сэм в ответ. — Только что-то очень устал. Вчера вечером я долго думал о твоем деле и о том, что случилось с Хантом. Мне очень жаль, дочка, что у вас с ним не сложилось. Мне-то он всегда казался вполне приличным парнем, но, как видно, я ошибся.
— Я тоже ошиблась. — Талли со вздохом опустилась на кресло рядом с его кроватью.
Она все еще расплачивалась за свою ошибку, а Хант за свою уже заплатил — заплатил жизнью за то, что связался с Бриджит. Она пустила их жизни под откос, а сама при этом продолжала делать вид, будто ни в чем не виновата. Талли, однако, была далека от того, чтобы считать самого Ханта невинной жертвой. В то, что Бриджит шантажом и угрозами склонила его к сожительству, она не верила, да и ФБР никогда не рассматривало эту версию всерьез. Все было гораздо проще: не только Бриджит, но и Хант оказались людьми лживыми, абсолютно безнравственными, и наказание, которое они на себя навлекли, казалось Талли только справедливым. Сама она тоже расплачивалась за свою наивность и доверчивость, причем расплачивалась по самой высокой ставке, но она, по крайней мере, была жива. За одно это ей следовало благодарить Бога, судьбу или еще какие-то неведомые силы. Да, в личном плане она потерпела обидную и горькую неудачу, но у нее, по крайней мере, оставались ее работа, дочь и отец, тогда как та же Бриджит безвозвратно потеряла все, что имела и что ей было дорого.