Как и большинство моих друзей, я не признаю всякую ерунду вроде «правил, когда можно или нельзя звонить», поскольку не желаю ничего усложнять и являюсь разумным человеком. Если тебе кто-то нравится, зачем тянуть эту резину? Так что если я хочу увидеться с кем-то, я его об этом спрошу. Если он тоже хочет меня видеть – прекрасно. Нет – дело дрянь, и моя уверенность в себе пошатнется, но я это переживу.
Но с Джеймсом все было не так.
Я, честно, не помешана на гендерных стереотипах и стараюсь не думать о всяких там: послать мне сообщение или это уже слишком? Если я напишу, сколько поцелуйчиков поставить внизу? Постой, он не добавил поцелуй, как раньше, и что это значит? Но если я считаю, что этикет ухаживания оставляет желать лучшего, это не имеет ничего общего с взаимоотношениями Господина и подчиненной. Предложение встретиться назойливо? Свидетельствует о неподчинении? Я должна ждать, пока он проявит инициативу? А если нет, продолжать ли ждать дальше? В какой момент я должна сдаться и решить, что на самом деле он мне неинтересен? А то, что я отнюдь не отличаюсь терпением, может мне навредить?
Знакомство с Джеймсом совпало с тем периодом, когда бедняжке Софи на работе некогда было вздохнуть. Народ разъехался по отпускам, и мне приходилось работать столько, что идея поспать под рабочим столом превращалась в манию. Тут не до отношений. Я общалась с Джеймсом по электронке каждый день, и он был, как всегда, интересен, но через пару недель страсти поутихли и наши отношения стали, ну, скажем, прохладнее. Я жаловалась на завал или слала ему ссылки на новости. А вот сексуальный элемент притух, что заставило меня подумать: «Черт, видимо, я ему не особо нравлюсь». Что ж, я делала вид, что все прекрасно, и старалась не думать об этом. Так было до того момента, пока мое терпение не лопнуло…
Это произошло в четверг днем, перед запуском Великого проекта – в тот момент, когда все проблемы кажутся непреодолимыми, но ты знаешь, что они будут решены, поскольку иного выхода нет, и ты продолжаешь пахать, пока глаза не вылезут на лоб…
Я работала в «Messenger» отчасти потому, что мне надо было обсудить окончательный выбор цветов заголовков с главным дизайнером. В другом окне я болтала с Джеймсом, который бился над решением каких-то финансовых вопросов.
Разговор начался довольно вяло, но беглые замечания, на которые у меня обычно хватает ума не обращать внимания, меня задели.
Джеймс: Посмотрим, как пройдет наша следующая встреча.
Софи: А как же! Хотя когда это будет? Потому что мы еще и не начинали… :P (язычок)
Ах да, маленький бойкий язычок так и лезет из каждого слога. Ой-ой! Надо исправлять ситуацию.
Софи: Не то что я жалуюсь.
Софи: Просто говорю.
Софи: И если ты не хочешь больше встречаться – ведь уже столько времени прошло, – это тоже вариант. Честно.
Черт, звучит так, будто он мне неинтересен.
Софи: Я имела в виду, что хотела бы с тобой встретиться.
Почему у меня в голове крутится Вера Линн [11] ? Как я умудрилась загнать себя в такую яму? И как из нее выбираться?
Софи: Но если ты не хочешь, то все в порядке. Просто хотела знать.
Вау. Если вы думаете, что трудно одновременно быть холодной и приставучей, так я с этим справилась. Блестяще.
И пока я размышляла, как лучше кончить этот разговор, чтобы не усугублять ситуацию: отключиться или сослаться на технические неполадки, – прозвучал сигнал ответа. Я была почти убеждена, что речь не идет о том, какой цвет, зеленый или фиолетовый, лучше оттеняет «образ жизни», но с трудом заставила себя взглянуть на монитор.
Джеймс: Конечно, хотел бы. Почему ты думаешь, что нет?
Джеймс: Я просто подумал, помня о том, какой у тебя уставший голос в последнее время, что настойчивость – не лучший способ тебя сейчас поддержать.
Джеймс: Я воспринял это как прозрачный намек на то, что ты можешь быть свободна и захочешь развлечься?
О, даже самый дерьмовый день на работе вдруг показался сносным, и я поймала себя на том, что ухмыляюсь в монитор так, что могу испугать своих коллег, поскольку впервые выдавила из себя улыбку за последние две недели.
И вот как я оказалась под контролем Джеймса на протяжении 24 часов. По его предложению я взяла выходной после выхода в свет большого, большущего проекта, который я выпустила вовремя и даже осталась в здравом уме. Это была хорошая идея, потому что, как правило, на следующий день ты просто сидишь за столом, пьешь кофе и мечтаешь о том, чтобы не зазвонил телефон, и если он зазвонит, то тебе непременно сообщат о том, что что-то пошло не так, а исправить это ты все равно уже не можешь. Так что идея провести с ним день, не зная, что произойдет, и расслабиться была прекрасной. По крайней мере, пока я точно не поняла, во что влипла и что слово «расслабиться» во веки веков не имело к этому никакого отношения.
Я приехала в 7:30 утра, пробившись сквозь пробки, и все вопросы касательно того, как это все начнется, отпали очень быстро. Зайдя к нему, я наклонилась поздороваться с котами. Выпрямившись, я переложила сумку с вещами в другую руку. Он вырвал сумку.
– Она тебе не понадобится, – сказал он, проводя меня в комнату.
Он, само олицетворение высокомерия, ждал, когда я разденусь, и знал, что я это сделаю.
Он плюхнулся на диван, и я стояла перед ним, чувствуя себя неловко и не совсем зная, что делать, поскольку он растянулся, не оставив мне места. По крайней мере, не знала, пока он не заговорил и все не встало на свои места.
– Раздевайся. Сейчас.
Я посмотрела на него, расслабленного и улыбающегося, как герой диванного рекламного ролика. Как всегда, начало сцены оставалось для меня самым трудным. Он, само олицетворение высокомерия, ждал, когда я разденусь, и знал, что я это сделаю. Стиснув зубы, я выскользнула из туфель и начала расстегивать рубашку.
– Погоди.
Мои руки остановились на третьей пуговице по его приказу.
Я взглянула на него в надежде, что он примет решение: раздеваться мне или нет?
– Да?
Мой голос прозвучал резко даже для меня самой. Я знала, что причиной тому было смущение, но боялась, что он может расценить это иначе, и повторила вопрос мягче.