— Восемь, — с явной неохотой ответил свидетель.
— А сколько их было при Некропулосе, когда его нашли мертвым?
— Четыре.
Вирт сделал озадаченное лицо.
— Как по-вашему, господин Дворня, куда делись еще четыре перстня?
— Не знаю, — твердо качнул головой свидетель.
Вирт какое-то время задумчиво смотрел на старшего следователя, который, казалось, чувствовал себя несколько неуютно, отвечая на вопросы Защитника, потом склонил голову набок и произнес:
— Господин Дворня, скажите, ведь у следователей Розыскной палаты в процессе следствия принято строить предположения — гипотезы, опираясь на которые, вы могли бы вести расследование?
Дворня заметно удивился.
— Э-э-э… да, — растерянно глядя то на Защитника, то зачем-то на Обвинителя, — на основании имеющихся улик строятся гипотезы, конечно…
— Прекрасно, — не дал ему закончить Вирт. — В таком случае, как по-вашему, можно ли предположить, что некто неизвестный выкрал морионы Некропулоса из камеры хранения, каким-то образом вернул ему четыре камня, другие четыре оставил у себя, а после смерти Некропулоса снял перстни с его руки и заменил их теми, которые были у него?
Среди зрителей опять прошелся легкий шепоток. Судьи молча смотрели на свидетеля: Мстислав — холодно и без выражения, Велемир — хмуро, Добролюб — с пристальным вниманием; казалось, его немало заинтересовало предположение Вирта. Дворня часто моргал.
— Ну, я… даже не знаю, — промямлил он.
Вирт поднял руку.
— Хорошо, я спрошу иначе, — сказал он. — Есть ли улики, которые могут полностью опровергнуть такое предположение?
Дворня облизал пересохшие губы, глубоко вздохнул и словно через силу выдавил из себя:
— Нет.
Вирт вежливо, с улыбкой кивнул ему.
— У Защиты больше нет вопросов к свидетелю.
Мила видела, как Добролюб сделал запись в лежащих перед ним бумагах. Мстислав обратился к Злате:
— У Обвинения есть вопросы к свидетелю?
Девушка кашлянула и отрицательно качнула головой — казалось, под ледяным взглядом Мстислава она в эту минуту чувствовала себя неуютно.
Объявив, что свидетель может быть свободен, Мстислав вновь обратился к Вирту:
— Вы можете вызвать вашего следующего свидетеля, господин Нобиль.
Вирт сдержанно улыбнулся, садясь за стол рядом с Милой, и ответил:
— Уступаю свою очередь Обвинению, Владыка.
Мстислав подозрительно хмыкнул, но возражать не стал.
— Что ж, как вам угодно. Правилами не возбраняется. Госпожа Соболь, вы можете вызвать своего первого свидетеля.
Злата немедленно поднялась с места и объявила:
— Обвинение вызывает для дачи показаний младшего следователя Розыскной палаты Востроуха.
Младший следователь Востроух — опрятный, сдержанный в движениях, с выражением крайней исполнительности на лице — занял свидетельское кресло.
— Господин Востроух, — подошла к нему Злата, — в материалах дела сказано, что в день убийства Мантика Некропулоса и нападения на Гурия Безродного вы получили от вашего непосредственного начальства приказ произвести обыск в кабинете профессора Безродного в Думгроте. Будьте любезны, расскажите суду, что вы там нашли.
Востроух поспешно кивнул.
— Да, конечно, — услужливым тоном сказал он. — Личных вещей Гурия Безродного во время обыска в его кабинете было обнаружено мало. Единственным предметом, который был временно арестован, как вещественное доказательство, стала заключенная в зеркале Мемория.
— Вы посмотрели, что находится внутри этой Мемории? — спросила Злата.
— Да, — утвердительным кивком ответил Востроух. — Обнаружив Меморию, я сразу же посредством телепатии сообщил о находке своему начальнику — старшему следователю Дворне — и получил в ответ указание изучить содержимое обнаруженной памятки. Что я и сделал без промедления.
Злата важно покивала, словно отдавая должное исполнительности младшего следователя.
— Господин Востроух, не могли бы вы рассказать подробнее, какое воспоминание вы обнаружили в упомянутой Мемории? — с нарочито вежливым видом поинтересовалась она.
Мила внутренне напряглась, с запозданием поняв, зачем Злата вызвала этого свидетеля. Она хотела доказать, что Гурий был другом Лукоя, ведь это в свою очередь служило бы доказательством того, что у Милы был мотив напасть на своего учителя.
Мила оглянулась назад, на ряды, заполненные публикой. Нашла взглядом сначала Акулину, которая смотрела на Обвинителя с холодной яростью и неодобрительно качала головой, потом друзей — Ромка, Белка и Яшка пока еще не догадывались, о чем пойдет речь. Мила тяжело вздохнула, думая, не изменится ли после показаний Востроуха их отношение к учителю, к которому они успели проникнуться уважением.
— Воспоминание относилось к периоду учебы профессора Безродного в Думгроте, — говорил тем временем Востроух. — Он и двое его друзей совершили, нападение на своего сокурсника.
— Какого рода было это нападение? — уточнила Злата.
Господин Востроух кривовато улыбнулся.
— Молодые люди развлекались, упражняясь в заклинаниях на своем более слабом товарище.
Злата покачала головой, переигрывая осуждение.
— То есть они напали на мальчика, который был заведомо слабее их? — уточнила Обвинитель.
— Да, — кивнул Востроух. — Трое на одного.
В зале неодобрительно зашушукались.
— И что же случилось с этим несчастным? — участливо спросила Злата.
Мила зло скрестила руки на груди — кривляния Златы вызывали в ней тупое раздражение. Можно подумать, ей было какое-то дело до того несчастного, о котором шла речь.
— Этого не было в Мемории господина Безродного, — отвечал Востроух, — но упоминалось имя этого юноши. Мы подняли архивы, из которых узнали, что с ним случилось.
— Расскажите нам, господин Востроух, — нахмурив красивые брови, попросила Злата.
Младший следователь кивнул.
— Заклинания совпали неудачно, в результате лицо молодого человека было обезображено, к сожалению, на всю жизнь, поскольку знахари не смогли ему помочь.
Мила оглянулась назад и встретила взгляд Ромки. Лапшин смотрел на нее озадаченно, словно спрашивая — то ли это, о чем он подумал. Конечно, он должен был догадаться — однажды увидев лицо Тераса Квита, даже на старой кладбищенской фотографии, и услышав его историю, уже никогда об этом не забудешь. Мила со вздохом кивнула и отвела взгляд — ей не хотелось видеть, какой будет реакция Ромки на ее ответ. Наверное, потому что она помнила, какой была ее собственная реакция, когда она увидела содержимое Лизиной Мемории. Но ведь тогда же она увидела и кое-что еще — раскаяние Гурия, его сожаление и глубокую боль из-за невозможности все исправить. Друзья Милы здесь и сейчас этого не увидят.