Это татка и мамка обязаны.
Раиса Анасовна недавно приходила из-за этого к ним домой и очень сердилась на Риткиных родителей.
Ритка убежала в сени, чтоб не слушать, но голос директора проникал даже через толстую, обитую клеенкой дверь:
— Вы обязаны заботиться о ребенке. Вы обязаны ее кормить нормально, а она в школу голодная приходит. Мы, конечно, ей бесплатное питание организовали, но она же не должна есть всего один раз в день. Вы обязаны одевать ее нормально, смотрите, девочка в обносках у вас ходит, как бомж какой.
Мамка все бубнила в ответ, соглашалась, кивала, а потом заспорила, что, мол, она для Ритки ничего не жалеет, и вовсе Ритка не голодная, вон все есть: хлеб, картошка…
— Хлеб, картошка, — возмутилась директор. — Ребенок растет, ей витамины нужны, она бледная, тощая, как былинка, в чем душа держится! Хлеб-картошка… Смотрите, будете так с детьми обращаться, я на вас найду управу.
Заявление в опеку напишу. Нечего детям на ваши гулянки пьяные смотреть, голодать и рванье носить. Вы хоть раз в школу зашли, поинтересовались, как ребенок учится? Соседка ваша ходит, говорит, что бабушка. Будете так себя вести — заберут у вас детей!
Ушла Раиса Анасовна, и Ритка вернулась в избу. А мамка там ее дожидается, глаза недобрые. Думала директорша Риткину мамку напугать, а только разозлила. Увидела мамка Ритку и начала на нее кричать. Обзывать по-всякому, и змеей, и гадиной, зачем, кричит, Ритка в школе жалуется, что ее дома обижают?
А когда Ритка заплакала от обиды и страха, мамка совсем разошлась и стукнула Ритку по голове. Да ведь Ритка уже ученая: только мамка начала опять замахиваться — как была, в тапочках и без пальто, убежала Ритка к Муратовне и вернулась, только когда совсем стемнело. Мамка уже спала, и татка спал, прямо храпел на весь дом.
Ритка вспомнила, как татка летом еще пугал ее, что приедут милиционеры на желтой машине и заберут их с сестренкой в детский дом. А сегодня и директор про это сказала, значит, правда так может случиться.
На следующий день Раиса Анасовна увидела синяк у Ритки на скуле и ахнула.
— Рита, откуда у тебя синяк, кто тебя ударил? Только правду говори! Мама? Или папа?
Ритка бы сказала правду. Очень не любит Ритка врать, ей от этого как-то душно делается, уши и щеки становятся горячими. Но если на самом деле нажаловаться на мамку, то может случиться беда: директор уже пригрозила их с Гелькой от родителей отобрать.
Отберут. И куда тогда деваться им с сестрой? Хорошо бы жить у Муратовны, Ритка бы ей помогала во всем, но Муратовна старая, и неизвестно, можно ли так сделать, чтоб она была настоящая Риткина бабушка…
А вдруг Ритку заставят все время жить в школе? Все разойдутся по домам, а Ритке с Гелькой поставят тут в коридоре кровати.
Эту мысль Ритка даже додумывать не стала: представила себе темную пустую школу, и по ногам поползли мурашки. В Бабайку в погребе она почти уже не верит, но остаться одной ночевать в школе… Нет, от мамки с таткой хоть знаешь, чего ждать, — главное не попадаться им под горячую руку. За восемь лет Ритка привыкла к такой жизни и не хотела ничего менять.
И это неправда, что она голодная. Осенью картошку выкопали: татка копал, Ритка с Гелькой помогали, таскали ее ведрами, часть мамка продала, а часть засыпали в подпол. И теперь картошка есть каждый день, пусть холодная, но посолишь ее, подсолнечного масла плеснешь — вот и сыта.
Так что про синяк Ритка твердо ответила: никто ее не бил, она запнулась о порог и упала. И совсем не больно, пройдет.
По глазам Раисы Анасовны было видно, что она совсем не поверила этой истории, но промолчала.
— Ладно, — говорит директор, — давай песню учить.
И рассказала Ритке, что есть такая страна — Испания. Даже достала карту, чтоб эту Испанию показать.
— Вот тут примерно наша деревня, а тут — Испания. Это Москва, наша столица, до нее надо ехать на машине или на поезде целый день и еще ночь. Посмотри теперь, как далеко до Испании.
До Испании далеко, но Ритка будет учить народную испанскую песню. Про то, как весной прилетел серый дрозд и зовет всех: просыпайтесь, пришла весна!
Надо же, и грачи скоро прилетят, и серые дрозды.
В деревню Шечу прилетят, в Загибаловку прилетят, и в Москву прилетят, и в Испанию прилетят.
Слова Ритка выучила быстро.
Шла домой, хлюпала резиновыми сапогами по подтаявшему снегу и пела:
— Кто это качается на яблоневой ветке? Кто это свищет? Кто просыпается раньше всех?
Шла мимо окон, в которые смотрели загибаловцы (они обычные люди, такие же, как в Шече — в школе половина детей загибаловских), шла до поворота и пела:
— Серый дрозд качается на яблоневой ветке, эй, поднимайтесь, в утро такое спать долго грех!
Кругом стояли сырые мартовские сумерки, подмораживало, но Ритка топала по снегу, ломая наст, и пела:
— Ти-ру-ли-ру-ли, ти-ру-ли-ру-ли! Горы и долины пробудились ото сна! Ти-ру-ли-ру-ли, ти-ру-ли-ру-ли! Снова возвратилась к нам красавица весна!
И было Ритке весело и хорошо.
Раиса Анасовна все говорила: «Не бойся, не бойся!».
Удивительно, но Ритка не боялась. Хотя она первый раз вышла на такую большую сцену, перед огромным темным залом, в котором было видимо-невидимо народу: из всех школ района приехали на конкурс дети. Стихи читали, танцевали, пели.
И Ритка пела про своего испанского дрозда. И ей долго и громко хлопали, а когда Ритка кончила выступать и убежала за кулисы (вот еще новое слово она узнала — кулисы!) — одна незнакомая женщина, наверное, учительница из другой школы, сказала кому-то сзади: «Серебряный голосок!».
Это у Ритки серебряный голосок!
Теперь в портфеле лежит грамота, где написано, что Новак Маргарита, ученица первого класса Шечинской школы, заняла третье место на районном конкурсе в номинации «Песня».
Жаль, конечно, что не первое, но третье — тоже замечательно.
Директор просила, чтоб Ритка отдала грамоту, хочет ее в школе на стенку повесить, чтоб сразу было видно, какие знаменитые люди тут учатся. Но Ритка попросила сперва домой грамоту отнести. Мамке и татке показать.
Мамка сказала, что Ритка молодец, и татка тоже ее похвалил.
Вот бы грамоту повесить в избе на стенку — было бы так красиво.
Чем дольше живет Ритка на свете, тем обиднее ей, что в избе у них грязно и нет ничего красивого. Даже занавески какие-то серые.
Ритка моет полы, но никто этого не замечает: татка норовит пройтись по дому прямо в грязных сапогах, а мамка, когда режет хлеб или принимается чистить картошку, может крошки и шкурку от картошки смахнуть прямо на пол.