— Я знаю специфику «скорой помощи», Дмитрий Александрович, — улыбнулась Новицкая. — Бывает, что за вызовами нет времени на проверку, но сегодня пока еще не было ни одного вызова…
В кармане у Данилова раздалась мелодичная трель, и одновременно из динамика, укрепленного под потолком грянуло:
— Шестьдесят два — одиннадцать — вызов! Одиннадцатая бригада — вызов!
Все как положено — стоит только сказать, что сегодня не было ни одного вызова, не постучав при этом по дереву, как вызовы посыплются сразу же.
— А зачем объявлять по селектору? — поинтересовался Эдик. — Ведь есть же коммуникатор.
— Чтобы мне не бегать по подстанции, собирая бригаду. Наладонник — один, а нас — четверо.
— Пронесло! — обрадованно сказала Вера, закидывая ящик в машину. — Чует мое сердце, она и машины проверять полезет. Послал же бог начальство…
Тут Вера осеклась, помолчала секунду-другую и, решившись, спросила:
— Владимир Александрович, а правду говорят, что вы с Еленой Сергеевной вместе в институте учились и даже… дружили?
— Правду, — коротко и несколько суховато ответил Данилов, удивляясь про себя Вериной осведомленности.
Он никогда никому не рассказывал про свои отношения с Еленой, да и вообще никогда не говорил о ней ни с кем на подстанции. Данилов вообще не любил вспоминать прошлое. Хватало ему маминых причитаний по поводу музыкальной школы, которую сын окончил с отличием, и консерватории, поступать в которую он наотрез отказался.
Понятливая Вера тут же перевела разговор на другую тему.
— Мужчина, тридцать пять лет, плохо с сердцем… — с выражением прочитала она повод к вызову на карточке. — Стопудово — похмельный синдром! И время самое то — утро, пора на работу идти.
— Скорее всего, — согласился Данилов. — Впрочем, инфаркты в последние годы сильно помолодели.
— А правду говорят, — вступил в ученый разговор Петрович, — что после инфаркта с этим делом нелады начинаются?
— Кто о чем — а вшивый о бане! — фыркнула Вера. — У тебя, Петрович, неладов с этим делом и после смерти не будет!
— Кому оно нужно — после смерти? — резонно возразил Петрович, сворачивая на Андижанскую улицу. — Который дом там?
— Сорок второй, первый подъезд, — ответил Данилов.
— Знакомый адрес… — наморщил лоб Петрович.
— Бабка Духанова! — напомнила из салона Вера. — Зинаида Аристарховна…
— Точно! — оживился Петрович. — Что-то давно она не вызывала.
— С весны в стационаре торчит. Скоро, наверное, выпустят.
Старуха Духанова была одним из «наказаний» шестьдесят второй подстанции, одним из ее «крестов». С утра она скандалила с соседями, обвиняя их в том, что они «травят несчастную женщину ядовитым газом», закачивая этот самый газ в квартиру Духановой по электрическим проводам.
Затем Зинаида Аристарховна обновляла в розетках по всей квартире бумажные затычки, обедала и ложилась спать. Выспавшись как следует, к полуночи она начинала скучать. Израненная в единоборстве с соседями душа бывшей заведующей продуктовым магазином требовала общения, понимания, сострадания, каковое можно было обрести одним-единственным способом — набрать на телефоне две заветные цифры, ноль и троечку.
Поводы ушлая Духанова заявляла самые «скоропомощные»: «Задыхается», «Без сознания», «Умирает», «Плохо с сердцем», «Затянувшийся приступ стенокардии». Сама всегда представлялась соседкой, «на минутку» заглянувшей к одинокой больной женщине.
Приехавшую бригаду Духанова, разумеется, встречала сама, просила измерить давление и сделать успокаивающий укол, после чего на пару часов засыпала, затем просыпалась и снова делала вызов. Рекордной стала февральская ночь этого года, когда за одну ночь было сделано семь вызовов. От настойчиво предлагаемой ей госпитализации старуха категорически отказывалась, а вызывать к ней психиатрическую бригаду было бессмысленно — те обычно не находили показаний для госпитализации, со спокойным сердцем оставляя Зинаиду Аристарховну под наблюдением районного психиатра. Лишь изредка, когда старуха начинала вместо «скорой» досаждать милиции, утверждая, что ее зарезали или ограбили, она наконец-то попадала в стационар, и жизнь шестьдесят второй подстанции на три-четыре месяца становилась чуточку легче. Чуточку, потому что кроме Духановой были и другие…
* * *
Код набирать не пришлось — подъездная дверь была гостеприимно распахнута. Кнопка седьмого этажа в лифте не работала, поэтому пришлось доехать до восьмого, а там уже спуститься этажом ниже.
Дверь открыла молодящаяся женщина лет шестидесяти в черном халате, расписанном красными и белыми иероглифами, но все равно не похожем на кимоно.
— Ну наконец-то! — выдохнула она. — Сколько же можно ждать!
— Двенадцать минут с момента вызова, — заметил Данилов, взглянув на часы. — Где больной?
— Там! — женщина махнула рукой в сторону одной из дверей.
Данилов вошел первым и увидел совсем не то, что ожидал. Впрочем, на «скорой» к неожиданностям привыкаешь быстро. На двуспальной кровати лежал и стонал мужчина, прикрытый простыней. В том месте, где полагалось быть детородному органу, простыня вздымалась ввысь, словно гора Килиманджаро посреди Африканского континента.
Диагноз был ясен с первого взгляда — оставалось выяснить нюансы.
Данилов присел на край кровати, достал из кармана тонометр, надел манжету на предплечье страдальца, отметив при этом, как тот стонет даже при незначительном движении руки, снял с шеи стетоскоп, надел его и, накачав в манжету воздух, измерил давление, оказавшееся совершенно нормальным — сто двадцать пять на восемьдесят.
Убрав тонометр обратно, он приподнял простыню и на сей раз увидел то, что и ожидал — синюшно-багровый вздыбленный член.
— Папаверин? — на всякий случай уточнил он у смутившегося мужчины.
— Да, — негромко ответил он.
— Сколько ампул?
— Три.
— Сразу?! — не поверил Данилов.
— Нет, — мужчина попытался было отрицательно помотать головой, но тут же застонал от боли, — за ночь. В три захода.
— Ну зачем же вы так, — мягко укорил Данилов. — Сопутствующие заболевания есть?
— Нет.
— На что-нибудь еще жалуетесь?
— Нет, только на боль во всем теле.
— Это закономерно. Сами пытались как-то выйти из создавшегося положения?
— Лед прикладывал. Не помогло, — страдалец покосился на Веру, с невозмутимым видом стоявшую около раскрытого ящика с медикаментами в ожидании докторских указаний, и добавил: — Только что другое отморозил…
— Аллергия на лекарства есть?
— На пенициллины.
— Анальгин с двумя миллилитрами димедрола внутримышечно, — распорядился Данилов. — Эдуард Сергеевич, сходите за «мягкими» носилками.