— Действительно, что это? — спохватился Петрович.
— Старость — не радость! — поддела его Вера.
— Молодость — гадость! — огрызнулся Петрович. — Слушай, Володя, мы тут с Верой поспорили — случайно «парашютистка» упала или намеренно спрыгнула…
— Ясное дело — намеренно, — ответил Данилов. — Тут и спорить нечего. Она же на козырьке лежала, под подъездными окнами. Из подъездного окна случайно не вывалишься…
— Вот видишь, Вер! — обрадовался Петрович. — Я прав был!
— А если она под кайфом была и полезла в окно бабочек ловить? — не сдавалась Вера.
— Володя, при ней сачок был? — поинтересовался Петрович.
— Заткнитесь вы оба, — посоветовал Данилов. — Нашли повод…
Будучи циником, Данилов не распространял свой цинизм на все вокруг. Должны же быть какие-то ограничения, барьеры.
Головная боль накатила внезапно — Данилов открыл рот, чтобы назвать Петровичу следующий адрес, да так и замер. Хорошо — ненадолго, никто — ни Петрович, ни Вера — ничего странного не заметили.
— Михальского, тридцать три, Петрович.
— Поликлиника? Что там?
— Госпитализация больного с инфарктом миокарда.
— Куда?
— Доедем — узнаем.
Поликлиника может сама получить для больного место в стационаре, а может оставить это дело «скорой». Разницы никакой.
Пока ехали до поликлиники, Данилов вспомнил свой, восьмилетней давности, визит к невропатологу их районной поликлиники…
Невропатолог оказалась старой, толстой, неопрятной, заторможенной и туповатой. Медсестра была похожа на нее как две капли воды, отличаясь лишь более молодым возрастом. С первых же минут у Данилова создалось впечатление, что обе тетки засели в душном пыльном кабинете только для того, чтобы обсудить друг с другом события вчерашнего вечера. Данилов терпеливо сидел в кабинете уже десять минут, а им так и не начали заниматься.
Сестра, вооружившись докторской печатью, усердно штамповала чистые бланки рецептов, а доктор что-то писала в амбулаторных картах, горой наваленных на ее столе и при этом рассказывала подробности своей вчерашней ссоры с молодой соседкой по лестничной площадке, имевшей привычку громко, на весь дом, врубать музыку. Соседку она ласково называла «этой тварью» и «прошмандовкой».
Через четверть часа Данилов осведомился:
— Я вам не мешаю беседовать?
Вопросом ему удалось переключить их внимание на себя. Далее последовал стандартный диалог:
— На что жалуетесь?
— На сильную головную боль…
— Так… — доктор бегло изучила тонкую даниловскую карту и обрадоваyно воскликнула: — У вас же посттравматическая энцефалопатия!
— Я в курсе, — признался Данилов.
— Головные боли при вашем диагнозе — в порядке вещей. Я выпишу вам седальгин…
— Спасибо, — поблагодарил Данилов, поднявшись со стула. — До свидания.
— Постойте! — властно приказала доктор.
Данилов вернулся к ее столу от дверей, надеясь, что сейчас его осмотрят и расспросят более подробно. Надежды не оправдались.
— Возьмите! — невропатолог протянула Данилову наскоро заполненный рецептурный бланк. — Штамп и треугольную печать поставите в регистратуре!
И снова уткнулась в свои бумаги, мгновенно потеряв к Данилову весь интерес. Сестра тут же завела какой-то рассказ. Данилов положил рецепт на край докторского стола и тихо вышел из кабинета.
Больше он в районную поликлинику не обращался…
* * *
Больной с острым инфарктом миокарда лежал на кушетке в кабинете электрокардиографии и ныл:
— Зачем мне в больницу? Не хочу я! Дома отлежусь, и все будет в порядке…
— В больнице тоже все будет в порядке, — сказал Данилов, рассматривая снятую получасом раньше кардиограмму с явными признаками крупноочагового инфаркта нижней стенки левого желудочка суточной давности.
— Да мне сегодня уже лучше! — настаивал больной. — Дома — там и стены помогают…
— Ваше счастье, — ответила пожилая заведующая терапевтическим отделением. — С болями в сердце надо на дом вызывать, а не по поликлиникам шляться! Страшно подумать — пришел со свежим инфарктом на прием к участковому!
— Сейчас какие жалобы? — спросил у больного Данилов.
— Голова слегка кружится, — ответил тот.
— Мы его обезболили. Вот, пожалуйста, — заведующая протянула Данилову листок, на котором круглым аккуратным почерком были перечислены препараты и указано давление до и после.
— Спасибо, — поблагодарил Данилов, аккуратно складывая листок пополам и пряча его в карман. — Вера, я пока осмотрю товарища, а ты пригласи Петровича с обычными носилками…
— Я никуда не поеду! — больной попытался встать. — Без моего желания не имеете права! Это незаконно!
— Лежите! — Данилов придержал его рукой. — Конечно, по закону вы можете сейчас отказаться от госпитализации, послать всех нас подальше и уйти домой… Только дело в том, что домой вы не дойдете, это я вам обещаю!
— Но сюда-то дошел! — возразил больной.
— Редкостное везение. Дважды в день такого не случается, не надейтесь. Ну что — будем жить или пойдем домой?
— Поехали, что уж там, — тихо выдохнул больной.
Закончив осмотр, Данилов запросил на Центре место в кардиологической реанимации, получил его в «родной» сто шестьдесят восьмой больнице, после чего с помощью Петровича, Веры и заведующей отделением аккуратно переложил мужчину на носилки.
— Пошли!
Плавно подняли носилки и пошли. Петрович — спереди, Данилов — сзади, Вера — сбоку. На улице она забежала вперед и распахнула задние дверцы.
— Вот и все, — успокаивающе сказал больному Данилов, садясь возле него в салоне машины. — Сейчас поедем. Как вы себя чувствуете?
— Норм… — начал больной и вдруг, дернувшись, перешел на хрип.
Данилов прижал пальцы к его шее и не смог нащупать пульсацию.
Размахнувшись, он изо всей силы стукнул кулаком по грудине своего пациента, столь внезапно решившего покинуть этот бренный мир.
По лицу мужчины разлилась восковая бледность. Он лежал не дыша и не двигаясь вообще. Данилов ударил еще раз. Тщетно — сердце так и не завелось…
Клиническая смерть! Считанные минуты до биологической! А там — все, конец, который, как известно, делу венец. Констатируйте смерть, доктор, и везите вашего недавнего пациента в Ползунов переулок, в вечно дежурящий столичный морг.
Но — еще есть время. Совсем чуть-чуть, но есть.
— Внутрисердечный! — это для Веры.
— Гони! — это Петровичу.