Закон парности обломов — и с аспирантурой ничего не вышло, и с военкоматом получилась неприятность. Теоретически, конечно, могли бы и не призвать, но только теоретически, потому что с нашего курса дергали всех, кто не имел отсрочки.
В армию не хотелось, ушлют куда-нибудь на берега Амура или на Сахалин, придется там тратить понапрасну молодые годы, которые, как принято считать, являются лучшими в жизни.
Брат матери, дядя Петя, оттрубил в армии двадцать пять лет от лейтенанта до подполковника медицинской службы, только не стоматологом, а терапевтом, и никакой радости от этого не испытывал. Но он сам виноват: дернул его черт поступать в питерскую, тогда еще ленинградскую, Военно-медицинскую академию, романтики захотелось.
А я-то чего? Мне бы только в армию не идти. Хоть и лейтенантом (мне и всему нашему потоку повезло — мы успели пройти кафедру военной и экстремальной медицины буквально накануне ее ликвидации), но все равно неохота. К тому же рядовые служат год, лейтенанты — два, и ответственности у солдата практически никакой. Дядя Петя часто повторял, что чем меньше ответственности, тем спокойнее служба. С таким утверждением не поспоришь.
Мысль о поступлении на работу, дающую право на отсрочку, подал дядя Петя. Правда, он посоветовал мне устроиться в госпиталь МВД. Я попытался, но безуспешно: стоматологов, по выражению эмвэдэшного начмеда, у них было много («Хоть жопой ешь», — как выразился этот брутальный солдафон). В поликлинике МВД стоматолог был нужен (платили там хреновато, вымогать с этой публики себе дороже, поэтому не находилось желающих работать даже при нашем перепроизводстве зубодеров), но гражданский. Аттестоваться «под погоны», чтобы получить вожделенную отсрочку от военной службы, я бы не смог. Во всяком случае, так мне объяснила главный врач. Под конец разговора она понимающе улыбнулась и сказала, что у «смежников» всегда есть места для врачей с любой специальностью и стажем работы. Я задал уточняющий вопрос и узнал, что под ними она имела в виду уголовно-исполнительную систему, тюремную медицину.
Я колебался, раздумывал, прикидывал. Мне и хотелось, и кололось: служить не желалось, а работа с уголовниками немного пугала. Родители не помогли мне определиться, потому что сами разделились во мнениях. Мать была согласна и на «смежников», пусть и в тюремную больницу, лишь бы я никуда не уезжал. Отцу не нравилось, что я буду работать с заключенными. Он считал, что это опасно и непрестижно. Мол, испорчу себе карьеру на старте, потому что после тюремной больницы меня ни в одно приличное место больше уже не возьмут. Я не понимал, почему он так решил. Опыт везде опыт, зубы везде зубы. Сомнениям положил конец дядя Петя, сказавший, что зэки гораздо вменяемее солдат, порядка в тюрьмах значительно больше, нежели в армии, которая полна сплошных тягот и лишений. А в тюрьме я буду утром уходить на работу, вечером возвращаться, к тому же опыт будет универсальный. Если бы дядя Петя «оттянул» бы свой «четвертак» не армейским, а тюремным врачом, возможно, он считал бы иначе. Чужое всегда кажется лучше и привлекательнее, пока не попробуешь его на зуб.
Когда человек со стороны попадает в какую-нибудь устоявшуюся систему со своими особенными, давно сложившимися законами и формами взаимоотношений, он сразу же замечает все ее недостатки и пороки, потому что для этого нужен незамыленный глаз. Сотрудники со стажем привыкли, притерлись и ничего не замечают, подобно тому, как мы не видим атмосферного давления. Если кто-то не притерся, он уходит. Естественный отбор, о котором не забывает напоминать нам начальство. Не устраивает положение вещей? Увольняйся из системы по собственному желанию, пока есть такая возможность! А если не уходишь или не можешь уйти (взять хотя бы меня, куда ж я пойду, разве в армию), значит, терпи, делай вид, что все в порядке.
Я уже наслушался про то, как гасят особо умных людей. Специфика работы, связанная с постоянными досмотрами на КПП, дает прекрасную возможность подкинуть кому надо чего надо, чтобы от него избавиться. А можно и не столь фатально: меня, например, можно выпереть в любой день за систематическое неисполнение должностных обязанностей. Это только на первый взгляд кажется, что я должен сидеть в своем кабинете и лечить зубы тем, кто ко мне обратился. На самом же деле у меня куда больше обязанностей. Одни профилактические медицинские осмотры чего стоят!
Я принципиально избегаю споров и конфликтов. У меня характер такой, плюс к этому я понимаю, что система мышления людей, среди которых я сейчас работаю, формировалась годами, и внушить им что-то другое невозможно. В конце концов, мне всю жизнь здесь не служить, какие-то считанные годы, и я снова стану вольным беспогонным человеком. Погоны хороши тем, что спасают меня от других погон, но с другой стороны, погоны — рабство. Гражданского врача к участию в обыске не привлечешь, а аттестованного — сколько угодно. Я теперь, прежде всего, лейтенант внутренней службы и только потом — врач-стоматолог.
Мое благополучие целиком зависит от гибкости ума, проще говоря, от изворотливости. Все мое поведение подчинено строгому расчету. Я должен казаться таким, каким меня хочет видеть моя начальница, и тогда у меня все будет хорошо. И никакой инициативы! Она наказуема. Моя личная борьба за существование определяется не словом «выжить» или «достичь», а словом «дожить».
Дожить — не аллегория. Это на самом деле дожить. Не заразиться чем-нибудь ужасным от пациентов, не попасть кому-нибудь под горячую руку… Недавно в Тамбовской области осужденный убил врача-психиатра. Набросился и приложил виском об угол стола. Второго раза уже не потребовалось. Кто их разберет, отбывающих наказание, злые они все какие-то, неприветливые. Молчат, глазами сверкнут недобро, так мороз по коже.
По дороге на работу часто вспоминаю этот куплет Высоцкого:
Да, правда — тот, кто хочет, тот и может.
Да, правда — сам виновен, бог со мной!
Да, правда. Но одно меня тревожит —
Кому сказать спасибо, что живой?
Жизненно, как раз про меня. И в прямом смысле тоже. Неприятное занятие вся эта тюремная медицина. Несвобода на вольных людей накладывает свой отпечаток, свою ауру.
Дома приходится врать про работу, чтобы родители не волновались. Я вообще заметил, что стал много лгать. На работе приходится подстраиваться под коллег, находить с ними общий язык. Искренности в подобном общении нет никакой, но, если я начистоту скажу всем коллегам (и начальнице в том числе), что я о них думаю, то… лучше и не представлять, что из этого выйдет, по определению ничего хорошего быть не может. Начнут говорить, что я резкий, грубый, заносчивый, потом объединятся и сожрут, затравят. Здесь, в колонии, любят так делать. Я всегда считал себя яркой личностью, старался выделиться из толпы, но здесь быстро понял, что лучше быть, как все. Ярких в колонии не любят, здесь все какое-то серое — люди, небо, мысли… Мордор, натуральный Мордор, только окружен со всех четырех сторон, не подступишься. (Мордор — в мире Средиземья Дж. Р. Р. Толкина королевство Темного Властелина Саурона, территория страха и тьмы, населенная различными злыми созданиями и с трех сторон окруженная высокими неприступными горами.)