Елена подумала о другом.
— У вас есть, где делать шопинг? — шепотом спросила она.
— Обижаешь, — «обиделся» за Монаково Данилов, — у нас есть рынок, два торговых центра и бутик.
— Бутик? — не поверила Елена.
— Да.
— А как называется ваш бутик?
— Странный вопрос, — пожал плечами Данилов. — Так и называется — «Бутик». Прямые поставки из Европы.
— Не заливай, — усмехнулась Елена.
— Нисколько. Хозяйка ездит за товаром в Белоруссию и Польшу. Скажешь, не Европа? И антураж, как в бутике.
— Это как?
— Просторно, часть одежды висит не на вешалках, а на манекенах.
— Данилов, ты чудо! — громко восхитилась Елена.
Девушки за соседним столиком разом обернулись, окинули Данилова оценивающим взглядом и тут же отвернулись: пялиться на незнакомых считалось в Монаково верхом неприличия.
— Я никак не могла понять, чем бутик отличается от обычного магазина! И только сейчас…
— Плов остынет, — прервал ее восторги Данилов. — А остывший плов — это как…
— …бутик в Монаково, — подсказал Никита и зыркнул в сторону соседнего столика.
«А мальчик совсем вырос, — констатировал Данилов. — Интересуется. Надо, наверное, поговорить с ним на эту тему. Или не надо?»
С самим Даниловым на эту тему никто целенаправленно не разговаривал, если не считать часто повторявшихся слов матери насчет того, что о девушках можно начинать думать только после получения диплома. Этот постулат был настолько далек от жизни, что его даже не хотелось оспаривать. Данилов согласно кивал, да, конечно, первым делом — получение высшего образования, а девушки потом, но в силу возраста о них думалось больше, чем о учебе. А если взять Полянского, так тот вообще о учебе не думал, экзамены сдавал при помощи «брейн-штурмов» — суточного погружения в предмет накануне. Хорошая память и отлично подвешенный язык — залог хороших отметок.
— Ты расскажи про свое новое начальство, — напомнил Данилов, дождавшись, пока Елена расправится со своей порцией плова.
— Пока нечего рассказывать, — ушла от ответа Елена. — Любой руководитель проявляет себя во всей красе примерно через полгода после назначения, когда полностью освоится на новом месте. Пока скажу только одно: хорошо, что не Сыроежкина назначили, он бы всех заклевал вусмерть.
— Да уж, пожалуй, — согласился Данилов. — С его-то амбициями…
— Они огромные, — согласилась Елена. — Но на одних амбициях далеко не уедешь. Сыроежкин — типичный исполнитель, правда, ответственный, этого у него не отнимешь, но в руководители он не годится, и это все понимают. Да и с выпивкой, — Елена указала глазами на свою пустую рюмку, — у него проблемы.
— Это никогда не мешает, — улыбнулся Данилов. — Наоборот, помогает сближаться с людьми.
— У тебя превратные представления о карьере.
— Возможно, — согласился Данилов. — Я этим не интересуюсь. Например, вакансия заведующего нашим отделением нисколько меня не возбуждает. Чтобы я строил козни, интриговал, не спал ночей, добиваясь повышения… Впрочем, ночами я частенько не сплю, но исключительно по работе.
— Будет и на твоей улице праздник, — обнадежила Елена. — Кадровые перестановки в ГУВД неизбежны…
— Прикольно будет, если в результате этих перестановок мой генерал не слетит, а поднимется и станет самым-самым главным.
— Поживем — увидим. Да и потом, не будет же он вечно помнить о ваших с ним разногласиях. Уже, наверное, забыл.
— Хотелось бы в это верить. Но ведь не спросишь…
— Ага! — встрял Никита. — Скажите, уважаемый, вы помните, как я вас мудаком назвал?..
— Ты что себе позволяешь? — накинулась на сына Елена. — Следи за речью!
— Подумаешь! У нас некоторые учителя так выражаются, и ничего!
— Вот как! И кто же это? Давай рассказывай, раз уж начал!
— Мам, ну что ты в самом деле. Я сейчас уже и не вспомню… Ну, у кого-то сорвалось, подумаешь…
— У кого? Никита, ты же знаешь, что я не отстану, пока не получу ответа.
— У физкультурника.
— И кого он так обозвал? Тебя?
— Нет, не меня. Трапезникова.
— За что?
— За то, что тот дергал канат, на который влез Мансуров. Степашка увидел и разорался.
— Что творится в школе? — вздохнула Елена. — Ученики называют учителя Степашкой, а тот ругает их матом.
— Прозвища учителям давались во все времена, — заметил Данилов, — и насчет мата я, конечно, никого не собираюсь оправдывать, но понять могу. Чисто по-человечески. Увидел физкультурник эту картину, представил, что будет, упади ученик с каната, и сорвался… Кому охота отбывать срок за чужую дурь?
— Ну, так сразу и срок… — усомнился Никита.
— Так, — кивнул Данилов. — С каната можно же по-всякому упасть. Можно сломать что-нибудь и шею свернуть. А кто крайний? Учитель. У мамы в лицее случай был: один ученик другому два зуба выбил в туалете, подрались. И родители на лицей в суд подали, крайней оказалась учительница, дежурившая во время перемены по этажу. Вот как она, объясните мне, может контролировать туалет, еще и мужской?
— Ее посадили? — спросил Никита.
— Нет, уволили до суда, — усмехнулся Данилов. — А он отказал в удовлетворении иска. Дело гражданским было, не уголовным. Но нервы потрепали всем изрядно…
Девушек сменила компания из троих помято-потертых мужичков, которые после первой же рюмки начали ностальгировать по социалистическому прошлому.
— Да я вообще слова «Тверь» не употребляю! — горячился один. — Я в Калининской области родился, в ней и помру! Я даже когда письма отправляю, пишу «Калининская область, город Монаково»! И Екатеринбурга я никакого знать не хочу! Свердловск, он и есть Свердловск!
— Ты одно с другим не путай! — грозил заскорузлым пальцем второй. — Тверь — это наше, исконное…
— Посконное! — передразнил третий, выглядевший самым трезвым. — Исконного у нас ничего не осталось — все разворовали!..
Никита послушал-послушал и сказал:
— Вот с таких разговоров и начинаются гражданские войны.
— С таких разговоров начинаются черепно-мозговые травмы и ножевые ранения. — Данилов кивком подозвал официантку: — Счет, пожалуйста… А гражданские войны начинаются с митингов и выстрелов корабельных пушек. Вам разве в школе не рассказывали?
— Рассказывали, — кивнул Никита, — и сказали, что большой раскол начинается с малого.
— Это просто тихая застольная беседа, — поправил Данилов. — Старые друзья обмениваются мнениями.
Общежитие, в котором сегодня было на удивление тихо, Никите не понравилось.