Мари еще не знала, что через пару дней познакомится в Париже с молодым мужчиной. И влюбится в него — безумно. И только потом, не сразу, она узнает, что ее Николя служит в Иностранном легионе и не мыслит своей жизни без военных действий. Но будет поздно — девушка уже потеряет свое сердце…
В семье Николя, кстати, хранилось много старинных реликвий. Одной из таких реликвий было письмо прапрабабки Николя к своему жениху, в Россию. Письмо так и осталось по каким-то причинам неотправленным.
* * *
«Франсуа, я пишу Вам, не ожидая никакого ответа. Слишком далеко мы друг от друга… Наверное, я вывожу эти строчки исключительно для себя. С моей и с Вашей стороны сделано все возможное, чтобы нам никогда не быть вместе, и ничего никогда уже не изменить (о, это ужасное слово «никогда», если б я могла, то никогда бы его не написала), и дело не только в этой огромной Russia, не в ее холодных бесконечных снегах. Дело в том… впрочем, я теряю свою мысль — я всего лишь женщина, дальше я развиваю свою мысль не словами, а чувствами, возможно, Вы меня поймете, если чувства Ваши хоть немного сходны с моими. Le impereur в изгнании (известно ли Вам?), но все еще популярен. Только я уже не его приверженка. Знаете, я готова его проклинать, и особенно то, что он придумал эту глупую кампанию, нас разлучившую. Впрочем, не дело женщине соваться в политику. Знаете что, Франсуа? Я ненавижу войну.
Франсуа, вернитесь, я жду Вас…»
Фомина, сколько себя помнила, была девицей крайне осторожной и консервативной. Больше всего на свете она не любила чего-либо менять и идти на эксперименты. А вдруг хуже будет?! Надо ценить то, чем уже обладаешь.
Еще в детском саду воспитатели хвалили Фомину за примерное поведение и осторожность.
Потом родители отправили ее учиться в обычную школу. Сначала ничего, а потом, ближе к подростковому возрасту, стали одноклассники дразнить Фомину — за то, что каждый день она приходила в школу с одной и той же прической — косой. (Хотя на самом деле коса — это очень удобно. Не надо тратиться на стрижки, думать об укладке, все быстро и просто. Заплел с утра — и порядок.)
Хотела Фомина перевестись в другую школу, где дети добрее, но не стала. Можно и потерпеть. Ну, а что дразнят всякие идиоты — так это не страшно. Вон, говорят, бывают школы, где бьют, где пьют и где наркотики. И где на телефон разборки снимают, а потом — позор на весь Ютьюб. Бр-р, вот настоящий ужас-то… Вдруг в такую компанию попадешь? Нет, лучше на одном месте оставаться.
Куда поступить после школы, Фомина долго не думала. У нее тетка преподавала в строительном институте неподалеку, могла помочь при поступлении. На бюджетное! В наше время попасть на бюджетное — большая редкость, надо вундеркиндом быть. Или вот, по блату — как в случае Фоминой.
Строительство как таковое совершенно не интересовало девушку, но раз появилась возможность — зачем упускать? С другим вузом могло ничего не получиться, да и какая разница, что строительный… Лишь бы корочку получить.
Когда Фомина училась на последнем курсе, ей предложили работать в архиве — тут же, при институте. Выдавать бывшим студентам справки, оформлять документы. Платили немного, но зато и работу искать не надо. А что? В наше время даже самые лучшие специалисты безработными ходят… зачем рисковать, искать чего-то? Кризис же. Потом, далеко ехать не надо, тратиться на дорогу, давиться в общественном транспорте опять же…
И покатилась налаженная, тихая жизнь. Днем Фомина сидела в своей комнатушке при институте, глядела на мир через окошечко в пластиковой стене, а свободное время любила проводить дома, на диване — в обществе интересной книжки и пакетиков с соленым печеньем. Впрочем, иногда она спохватывалась — годы идут, а жениха все нет. Но потом в руки попадалась новая интересная книга, и девушка опять забывала о неустроенной своей жизни.
В конце концов, мужчины нынче ненадежные. Уж лучше одной, чем абы с кем. И вообще, в наше время семья неактуальна. Это раньше на старых дев пальцами показывали, а теперь всем плевать.
Имелась у Фоминой одна-единственная задушевная подруга, Маня Симакова. На голове — роскошные кудри, стиль одежды — гламурный шик (родители Симаковой, оба успешные архитекторы, дочку баловали). А еще Маня — энергичная, веселая, с сумасшедшинкой. Обожала риск. Вечно влипала в разные истории и глупость норовила совершить. И притом хорошенькая — до невозможности! Мужчины вокруг нее так и роились. Но Мане Симаковой предстояла нелегкая задача — выбрать из них самого достойного.
Маня — полная противоположность Фоминой, но без рассудительной подруги — никуда. Только ее советы и слушала. «Я бы без тебя, Фомина, совсем пропала бы! Ты одна мне мозги можешь вправить!» А Фомина в ответ добродушно шутила: «Ну да, Маня, я при тебе, как санитарка в дурдоме!»
Однажды, где-то в конце мая, Маня познакомила Фомину с очередным своим претендентом на руку и сердце. Звали претендента винтажным, редким именем — Демид. Дема, Демушка… И был Дема сказочно красив — рост под два метра, голливудская улыбка и даже сережка в ухе. Правда, глуповат еще парень, по-щенячьи, но это возрастное, излечимое.
Как-то решили они втроем прогуляться по центру Москвы, по Тверской. В кафе летнем сидели. Лизали мороженое, щурились на ярком весеннем солнышке. Как и всякий влюбленный, Демид болтал с Маней о чем-то веселом и глупом, мало обращая внимания на невзрачную Фомину. Фомина же почему-то не чувствовала ни вкуса мороженого, ни тепла, даримого солнцем. То и дело бросала она мрачные взгляды на Маниного приятеля, и сердце ее наполнялось наичернейшей завистью. Фоминой хотелось, чтобы Дема принадлежал ей, чтобы только ей говорил он эти восхитительно-нежные глупости. Себя она в тот момент почти ненавидела — такую скучную, в унылой одежде и с примитивной косой на затылке.
«Он тебе нравится? Одобряешь?» — шепотом спросила Симакова, улучив удобный момент. «Одобряю…» — с тоской ответила Фомина.
С тоской — потому как нечто странное случилось с ней. Словно переключатель какой в мозгу щелкнул. Двадцать пять лет прожила на белом свете одним человеком, а потом р-раз — и все с ног на голову перевернулось! Появился другой человек.
Влюбилась наконец-то?
Потому что после этой прогулки она не спала несколько ночей кряду, думая только о Демиде. Перебирала неутешительные подробности — Демид работал манекенщиком у известного российского кутюрье и одновременно снимался для какого-то крутого журнала, для «Плейбоя», что ли… Красавец, хоть и с сережкой. (Впрочем, в «правильном», гетеросексуальном ухе.) Эти подробности лишний раз подтверждали его красоту и тем самым — невозможность любви между ним и скучной девицей с косой.
«Но почему невозможно?» — вдруг подумала Фомина, отбрасывая от себя пачку соленого печенья и томик фэнтези. «А что, если…»
…Она начала изнурять себя диетами и фитнесом. Особо толстой она никогда не выглядела, скорее — бесформенной.
Скоро здоровый образ жизни дал свои результаты. Но Фомина поняла, что этого мало. Стройных девиц сейчас пруд пруди. Вот откуда взять столько денег, чтобы с симаковским шиком подчеркнуть с помощью одежды свои новые, упругие формы? Родители у Фоминой — пенсионеры, помочь деньгами не могут, а собственная зарплата — это же смешно. Господи, да как она только согласилась с этим архивом связаться! При ее-то образовании…