— Алеша!
— Следую твоей же теории. В общем, так: я сейчас ухожу, а ты посиди и подумай!
— Что же ты сердишься, брат? Не уходи. Да я тебя не пущу! Ну да, я кругом болван. Решено — женюсь! Вот хоть завтра и женюсь!.. Нет, завтра, пожалуй, не выйдет, а вот послезавтра… Короче, на этой неделе непременно женюсь. Я ведь Настю давно своей женой считаю. Днем раньше, днем позже, — значения не имеет.
— Для тебя, может, и не имеет, только окружающие твоей женой ее не считают. Поступай, как знаешь, я в твои дела вмешиваться не могу, только учти, что Настя девушка красивая, необычная, на нее многие заглядываются.
Тут Вазген насторожился, и Алексей понял, что сделал удачный ход.
— Кто заглядывается? — глаза ревнивца зажглись черным огнем, будто в них угнездился сам дьявол.
— Так многие, — безучастно пожал плечами Алексей, — думаешь, ты один такой умный?
С мрачно нахмуренным челом Вазген проследовал в комнату и после непродолжительного созерцания спящей Насти пришел к выводу, что опасения Алеши имеют более чем убедительные основания.
Вернулся он на кухню уже со страшно свирепым выражением на лице. Алексей чуть не покатился со смеху, однако благоразумно сдержался, чтобы столько усилий не пропало даром.
— Так я и знал, — заключил его друг, грозно сверкая глазами, — стоит отвернуться, и каждый норовит отнять у тебя самое дорогое. Нет, я этого так не оставлю! А кто заглядывается? — Он посмотрел на Алексея с подозрением. — А-а, ты меня просто дразнишь, да? Вот и физиономия у тебя плутовская. Ты ведь здесь появляешься редко, откуда тебе знать? Сознайся, старик, что ты меня дурачишь.
— И в мыслях у меня такого не было, — отвечал Алексей, безразлично глядя в потолок, — бываю я здесь редко, это верно, только как приду, кто-нибудь обязательно да спросит, серьезно ли у Арояна с Настей, а зачем спрашивают, — сам мозгами пораскинь.
— А ты? Ты что им отвечаешь? — с горячностью подступил к нему Вазген.
— Ничего.
— Ничего?!
— А чего ты ожидал? Я за тебя решать не могу, и от твоего имени говорить не могу, к тому же и сам никогда не знаю, что у тебя серьезно, а что нет.
— Да кто спрашивает, кто?! Говори, Алеша! Не молчи же! Брат, ты мне друг?
— Я тебе и брат, и друг, а потому не скажу. Не хватало нам еще разборок.
— Так не скажешь? Значит, не скажешь! Хорошо же! Тогда пошли. Это чтоб ты знал, что в следующий раз говорить.
— Да куда ты меня тащишь? — уже не скрываясь, хохотал Алексей. — Я-то тут при чем? Погоди, стой, сумасброд ты этакий!
Настя, разбуженная смехом и толкотней в дверях, поднялась, спросонья протирая глаза. При виде Вазгена она, как всегда, просияла, совершенно позабыв о своих переживаниях, и поспешила ему навстречу.
— Настя, сядь! — произнес Вазген с выражением до того решительным и непреклонным, что ее неокрепшие нервы снова болезненно натянулись.
В смятении взывая взглядом к Алешиной поддержке, она нашарила позади себя рукой стул, села на него, будто проглотив аршин, и застыла в напряженной позе.
Вазген между тем энергично мерил шагами комнату слева направо и справа налево мимо Насти, глядя в пол и что-то обдумывая; она поворачивала за ним голову в нарастающей тревоге с сильно бьющимся сердцем, наконец он остановился против нее и торжественно произнес:
— Настя, согласна ли ты стать моей женой?
У нее помутилось в голове, и она грохнулась на пол.
Мужчины бросились к ней.
— Ай молодец, довел девушку! — сказал Алексей.
2008 год
— Мне известно, что у папы были близкие друзья, еще с фронта, но в лицо их может знать только твоя бабушка, — говорит мама. — Эту девушку я тоже никогда не видела.
— Хорошо, отсканируем и пошлем тете Лие на электронный адрес, — осеняет меня. — Лия — мамина старшая сестра, — объясняю я Жене. — Когда дедушка Вазген умер, бабушка Настя повезла хоронить его на родину, в Армению, да так там и осталась с двумя дочерьми. Живет и поныне в Ереване со старшей дочерью Лией, зятем и внуками, а мама поехала учиться в Питер, поступила в институт и здесь же вышла замуж. Это тебе вкратце история нашего семейства.
Я немедленно принимаюсь за дело: сканирую неизвестную фотографию и отправляю изображение на электронный адрес Лии с просьбой показать его бабушке.
В ожидании ответа пьем чай в гостиной. Мама достала лучшие фарфоровые чашки из высокой горки в углу, забитой по старинке вычурными сервизами.
У мамы страсть к классической посуде, до сих пор не признает кружек из небьющегося стекла, керамических, цветных, прозрачных тарелок, по ее определению все это ширпотреб, непригодный для сервировки стола интеллигентного человека.
Папы и Димы дома нет, их пригласили за город на рыбалку, посмотрим, какие трофеи притаранят. Не понимаю, почему некоторые женщины требуют, чтобы мужчины сидели подле них в доме, ведь как хорошо, когда друзья увозят их на выходные — сразу в мире наступает покой, благодать, ни тебе требований жратвы каждые два часа, ни бесконечного мытья посуды, ни поиска потерянных носков, дисков, телефонов, ибо стоит нашим мужчинам потерять что-либо, как у них случается настоящая истерика. Димка так вообще становится беспомощным и несчастным.
Я оценивающе разглядываю Евгения, интересно, все мужчины такие, или бывают счастливые исключения. Он поднимает на меня глаза от чашки, зрачки у него немного стальные, отливают светлым металлом, поди разбери, что там в глубине. А вдруг дурная наследственность — жестокость, склонность к рукоприкладству. Сейчас-то он нежный, замечательный, притягательный, просто идеал в конфетной обертке!
Надо все-таки раскрутить историю его деда. Но, если честно, мне совершенно безразлично, кем был его дед. Сыновья не в ответе за отцов, тем более внуки. А то бы русские девушки за немцев замуж не выходили. Дурехи, между нами говоря, рвутся на чужбину к холодным педантичным немцам, когда у нас есть такие парни как Женя.
Телефон взрывается частыми междугородними звонками. Мама берет трубку, начинает говорить отрывистыми фразами, лицо ее вытягивается, она расстроена:
— Что, мам? — не выдерживаю я. — Это бабушка?
— Это Лия. Ругает меня: показала маме фотографию, та в слезы, слегла сразу, плачет и плачет, не может успокоиться… Погоди, хочет поговорить, сейчас подойдет к телефону.
— Дай, дай мне! — я выхватываю у мамы трубку, через несколько секунд слышу голос бабушки, он у нее не по возрасту молодой, не скажешь, что принадлежит женщине восьмидесяти шести лет. Сейчас ее голос дрожит от слез. — Бабуль, привет, это я, Катя. Бабуль, ты только успокойся… Откуда фотография? У одного парня взяла. У него в семейном альбоме хранилась… Женей его зовут. Евгений… Фамилия? Как твоя фамилия? — сердито шиплю на Женю: конспиратор фигов! — А-а! Смуров его фамилия, бабуль, да, Евгений Михайлович Смуров… Да, внук Кирилла Смурова, — уточняю у Жени.