Вчетвером — монах впереди, конвойные следом — прошли по аппарели и скрылись внутри здания. Альбинос подождал немного, потом въехал по бетонной плите на второй этаж. Хотя теперь нельзя было с уверенностью утверждать, что этот этаж именно второй. Может, несколько пролетов занесены песком и грязью? Сендер остановился в просторной зале с растрескавшимися от сырости стенами в гроздьях лишайника. На полу были лужи, грязь, воздух влажный и какой–то тяжелый, душный.
В трещины лился серый свет, в зале висел резкий непривычный запах. Окон не было, свет проникал сквозь выломанную стену, а напротив, в дальнем конце залы, зиял широкий проем. Наверное, раньше там были ворота. Туда и направился монах под конвоем. По потолку проходили ряды отверстий, крепление монорельса или что–то в этом роде. Сейчас от механизмов ничего не осталось, только отверстия да разводы ржавчины вокруг.
— Похоже на склад, — сказал Альбинос и оглянулся. Голос отдавался под сводами гулким эхом.
Илай не ответил. Он сидел, нахохлившись, и медленно поворачивал голову, глядя сквозь стекла темных очков. Вверху протопали шаги, донеслись голоса — монах поднялся пролетом выше.
Альбинос достал губную гармошку, собираясь сыграть песню про болото и туман, но опустил руку. Не ко времени сейчас. Этажом выше заговорил Разин, ему ответил Туран. Альб снова оглянулся на Илая. Мутант уже стоял на сиденье, задрав голову. У всех четверых есть цель: Разин мстит, Туран с Белорусом свой грузовик хотят вернуть, Илай… Вроде бы не дремучий кочевой, говорит складно, видно, переговорщиком старик давно служит, и делами он немалыми занимался, сразу понятно, что на короткой ноге он с сильными мира, но вот задание провалил, теперь смерти ищет… Жизнь разменять в бою хочет. Позор смыть. А что же сам Альбинос? Что он узнал о себе? Ничего. Кто он? Чей потомок? Почему у него с сингулятором был почти полный порядок и взаимопонимание, а у Разина аж мозги кипят?
Альб поморщился. Вопросы правильные, но ответы надо искать не в своей голове, а у тех, кто живет на небесных платформах, либо у тех, кто с ними сотрудничает. Или враждует. Последние уж точно смогут многое рассказать, правда, убить тоже могут, приняв Альба за доминанта…
* * *
Монах вышел из зала в проем, когда–то служивший воротами. Дальше была глухая стена, и провожатый уверенно свернул направо. Белорус шел за ним, глядя в пол; Разин с Тураном шагали следом, посматривая по сторонам. Пленник казался приободрившимся. Когда входил в здание, брел понуро, ссутулившись, а тут как–то подобрался, голову поднял…
Разин, задержавшись у поворота, окликнул Турана, а Белорус присел, изучая пласты свежей грязи на бетонном полу. Наконец обрадовано закричал:
— Эй, здесь они проезжали! Это ж «Панча» следы! Я их всегда узнаю!
Коридор был настолько широк, что по нему без груда могли проехать крупные машины вроде «Панча». Заканчивался коридор очередным проемом в стене. Часть пола верхнего этажа обвалилась, широкая бетонная плита надежно оперлась на стены и образовала еще одну аппарель.
— Сюды теперь, — бросил монах, поднимаясь по наклонной плите.
Разин погладил сколы бетона:
— Оно не само так легло, взрывали. И нарочно так устроили, чтобы самоход вверх проехал.
— Давно?
— Давно, Туран.
Этажом выше монах снова свернул, и свежие следы колес на бетоне подтверждали: пленник не врет, здесь и проезжала колонна. Колеи лежали между глухих бетонных стен, свет едва сочился сквозь прорехи и трещины. Они обошли половину здания и оказались перед спуском — еще один участок пола обрушен. Теперь снова вниз.
— Да, — кивнул Туран, — это нарочно так сделали.
— Конечно, — Разин осмотрел сколы на перекрытиях. — В разных концах спуск и подъем организовали, чтобы здание устояло, не развалилось. Грамотный подрывник работал.
— У вас в Меха–Корпе такому учат? — спросил Туран.
— Здесь не Меха–Корп работал, Губерта люди. Но вот зачем это устроено, пока непонятно…
Монах первым сошел по наклонной плите, он заторопился и на несколько шагов оторвался от охранников. Обращенная к востоку стена была выломана, и под бетонным полом неторопливо плескалась бурая жижа — за зданием снова тянулись болота, да не такие, как прежде, а настоящие топи, тут не то что на сендере — вовсе не пройдешь. До самого горизонта простиралась плоская равнина, залитая топким месивом, трясина дышала, шевелилась, на поверхности вспухали зеленоватые пузыри, лопались, источали вонь. Заросли осоки, то тут, то гам поднимались над поверхностью болота, трава была бледная, бесцветная, будто выгоревшая. Она вяло покачивалась под ветром, который разносил вонь и желтую пыльцу, сыплющуюся с метелок тростника. Кое–где из бурой грязи выступали бетонные обломки и торчали черные голые деревья с кривыми ветками. Вокруг руин нанесло островки из сломанных веток, жухлой осоки и тины. Сверху островки подсохли, растрескались, в трещины выплескивалась болотная жижа.
Монах вышел на край бетонной плиты, за которой начиналась бескрайняя топь, и встал.
Белорусу не понравилось, что тот отошел так далеко. Он быстро зашагал к пленнику.
— Эй, брат, куда бежишь? — потом окинул взглядом пустынное болото. — Э, ты куда нас привел, гад? Дорога–то где? Чего дергаешься?
Монах двигал плечами, растягивал и рвал веревку, которой ему связали руки. Пока шагали к этим руинам, она успела намокнуть и немного ослабла. Бородач высвободил кисти и первым делом ударил Тима в голову. Метил монах в висок, но Белорус успел отступить, кулак прошел вскользь. Тим попятился, пытаясь выдрать из–за пояса обрез, но тут мозолистый кулачище врезался ему в подбородок. Мир потемнел, серые бетонные стены закружились перед глазами. Белорус увидел сотни ярких звездочек, ему показалось, что в затылок воткнули раскаленный прут, а потом он потерял сознание.
Когда Тима отправили в нокаут, Разин выходил из–за поворота. Оценив ситуацию, он сразу перешел к действию. Детина был выше и тяжелей его… Шагнув навстречу, Егор сместился в сторону, уходя от удара, и перехватил монаха за руку. Подтолкнул в плечо, развернувшись следом, врезал костяшками пальцев в горло. И тут же ударил локтем снизу вверх.
Монах закачался, отступил на край плиты. За спиной Разина раздался шорох, звякнула патронная лента.
— Не стреляй! — окликнул он Турана, который и так опустил пулемет.
Когда Разин опять повернул голову, монах свалился вниз. Расплескались маслянистые волны, детина поднялся из воды, держась за горло, побрел прочь. Хриплое дыхание его далеко разносилось вокруг. Разин потянул из–за пояса обрез, Туран встал рядом, к краю плиты с оханьем подполз Белорус…
Болото зашевелилось, в нескольких местах бурая масса, состоящая из жижи, островков осоки вперемешку с грязью и гнилых веток, приподнялась, выгнулась упругими горбами. Пять округлых комьев, оставляя позади развороченную трясину в разводах пены, потекли за монахом, догнали, сомкнулись… Взметнулись брызги, грязь захлестнула беглеца, он исчез — будто провалился в яму, крик захлебнулся.