– Я не понимаю двух вещей, – опять перебил я.
– Ты можешь задавать любые вопросы, Разин. Я не буду ничего скрывать.
Впереди заблестели воды озерца, затянутые радужной пленкой, через него вел широкий мосток. Направив к нему машину, я спросил:
– Почему на переговоры послали тебя? Ты…
– Я дочь Тимерлана Гало, главы Меха–Корпа!
– Но ты еще совсем молодая.
Она снова удивленно взглянула на меня. И заговорила сухо:
– Меня обучали этому с детства. Готовили к роли переговорщика. Четыре сезона назад я заключила свой первый договор с харьковскими Цехами на поставку нарезных карабинов. Теперь на всех переговорах МехаКорп представляю я. Так кому еще ехать в Москву?
– Твоему отцу. Ведь решается вопрос жизни и смерти всей Корпорации…
– Но мой отец – не переговорщик! Разин, у вас на юге как–то странно ведутся дела… Отец в Арзамасе, сейчас там слишком много всего происходит, чтобы он мог покинуть город, и к тому же он… – Юна замолчала.
Не дождавшись продолжения, я сказал:
– Ну хорошо, второй вопрос: почему за тобой гнались монахи? Если ты едешь договариваться с их Владыкой…
Я смолк, поняв, какую ошибку, возможно, допустил. Что, если этот Храм никак не связан с монахами? Может, в нем сидят какие–нибудь жрецы, а монахами тут называют особую банду…
– Я тоже не понимаю этого! – воскликнула Юна с горячностью, и я мысленно перевел дух. Девушка добавила уже спокойнее: – Они напали на нас, как только мы вылетели из Арзамаса. У нас с визитом был переговорщик от небоходов. На своем дирижабле он должен был довезти меня до Балашихи, где будет ждать Лука Стидич, посланник Владыки, а сам собирался лететь дальше в Минск и рассказать другим небоходам, что происходит в Арзамасе. Но как только дирижабль перелетел через полосу некроза, по нему открыли огонь с земли. Мы летели невысоко, дирижабль упал, появились монахи, началась стрельба. Большинство из тех, кто летел со мной, были убиты. И команда дирижабля тоже. Мы забрали самоход у какого–то торговца, который проезжал мимо. Вернее, Михай хотел просто забрать, но я заплатила… На самоходе поехали дальше, а оставшиеся в живых монахи погнались за нами. Два мотоцикла вырвались вперед, почти догнали. Тут появился ты. Наверное, остальные монахи на самоходах и сейчас едут сзади. Кетчеров на свалке было слишком мало, чтобы справиться с ними… – Замолчав, она вдруг повернулась и стала смотреть назад.
Машина съехала с мостка, и я покосился на девушку. Встав коленями на сиденье, она упиралась локтями в спинку. Иногда Юна Гало казалась зрелой и серьезной, опытной, привыкшей решать важные вопросы, а иногда взрослость будто слетала с нее… Вот как сейчас, например.
– Что там? – спросил я, кинув взгляд через плечо. Ничего интересного позади не было.
– Я вдруг подумала, что те монахи из Киева, – пробормотала она.
Не зная, что сказать на это, я молчал.
– Ведь они с москвичами… Мне говорили, что в последнее время, после того как в киевском Храме сменился Владыка, у них испортились отношения. Киевские немного другой знак носят на груди, он у них посеребрённый, а в Москве – медный. Ведь ты видел, да? Значит, это не те, к кому я еду… Но зачем киевлянам охотиться за нами?
Я спросил:
– Что конкретно Меха–Корп обещал Владыке в обмен на помощь против некроза?
– Московский Храм хочет выбить мутантов с севера Пустоши, а для этого его сил недостаточно. Монахи обратились за помощью к топливным королям, но кланы отказали… Они возьмутся за мутантов, только если те подойдут совсем близко к их скважинам и нефтяным полям. А Меха–Корп согласен помочь.
– Ты говорила, Орден с вами не очень–то дружен.
– Конечно, как и топливные кланы. Потому что в наших лабораториях делают такое… Мы единственные, кто пытается развить древнюю науку, которую до Погибели называли электроникой. Может, ты не знаешь этого, Разин, – перед Погибелью люди получали энергию не из нефти или угля, а от солнца и других источников. И топливные кланы боятся, что мы сможем возродить это ремесло. Тогда нефть упадет в цене или их скважины станут вообще не нужны. Ведь сейчас они заправляют на всей Пустоши, а так… Ну а Храм всегда выступал против техники, против наших изобретений, против всего нового. Там уверены, что именно из–за этого и наступила Погибель и теперь мутанты, порождения Нечистого, угрожают всем. Но если наша техника может помочь монахам уничтожить мутантов, они согласны поступиться принципами. Потому на переговоры пошли и они, и мы.
Погибель? Она произносила слово так, будто оно означало нечто очень важное. Я нахмурился, пытаясь сложить из того, что узнал, общую картину. Значит, помимо банд кетчеров, здесь есть как минимум четыре серьезные силы: Орден Чистоты, небоходы, топливные кланы и Меха–Корп. И все они недолюбливают друг друга. Механическая Корпорация пытается развивать электронику и технику, Орден отвечает за идеологию и пытается уничтожить мутантов. Небоходы – либо перевозчики, либо… В общем, авиация всегда была одной из решающих ударных сил в бою. Ну а топливные короли добывают нефть, перерабатывают ее в горючее, которым торгуют по всей Пустоши, и, судя по всему, не позволяют заниматься этим другим. Да, и еще Орден разделен на два Храма, московский и киевский, отношения между которыми тоже не ахти. Плюс есть еще какие–то харьковские Цеха, занимающиеся оружием… Политика! Знакомое дело, в моем мире было не лучше. Кажется, я попал в самый центр какой–то большой политической игры.
Непривычно только то, что решать такой важный вопрос послали молодую девушку, пусть даже она дочка очень важной персоны…
Голова гудела от всех этих сведений, и я задал последний вопрос:
– Так что такое есть у Храма, что может помочь вам справиться с некрозом?
Юна покачала головой:
– Я не знаю. Владыка Гест сообщит на переговорах, или Лука Стидич расскажет мне раньше, по дороге в Москву. Разин, ты проверял бак? Кажется, горючего было совсем мало. Нам надо туда, – она показала левее развалин, которые все четче проступали на горизонте.
– Что там? – спросил я.
– Разлом, что же там еще может быть? Перед ним нефтяная скважина Южного братства, рядом поселок и топливохранилище. Оттуда вдоль Ленинского тракта к Москве идет их трубопровод. В хранилище сможем заправиться и ехать дальше в Балашиху. Только у меня совсем не осталось денег.
* * *
Двигатель кашлял и бурчал, словно сердился, что его не кормят. Мы ехали не останавливаясь, на ходу поели, потом Юна предложила сменить меня за рулем, но я отказался. Рука ныла, хотя и не очень сильно – мазь из склянки хорошо заживляла, – но пальцы еще слушались плохо.
Солнце только начало клониться к горизонту, когда машина выкатилась на сильно поврежденную асфальтовую дорогу. В паре километров впереди виднелось что–то темно–серое, некоторое время я не мог понять, что это там такое, потом вспомнил слова Юны про скважину и топливохранилище… Значит, впереди нефтяное поле?