Улица упиралась в стену цеха с воротами на первом этаже и тускло светящимися окнами на втором. Я остановился, увидев у стены слева от ворот три пары перекрещенных балок, торчащих из земли. На них висели тела.
Чак сказал:
– Тут стойте, я поговорю. Наемник, вниз меня.
Я все еще не очень–то доверял карлику, но сейчас выбора не было. В любой момент тот сарай могли найти диверсанты, нам пришлось уйти оттуда за Чаком и дальше позволить ему командовать нами, вести за собой.
Когда я опустил его на землю, карлик побежал через лужи к калитке в створке ворот. Промок он весь до нитки и вид имел жалкий. Хотя мы с Юной, скорее всего, выглядели не лучше.
Донесся стук, скрипнуло железо, в калитке раскрылись два окошка, из нижнего показался ствол, в верхнем – лицо. Чак что–то забубнил, но я не слушал – смотрел на большие Х–образные кресты, где висели распятые тела.
– Кто это? – спросил я. – Мутанты? У вас распинают мутантов?
– У нас? – ответила Юна непонимающе.
– В смысле, почему они распяты?
– Ну… их так убивают.
А ведь на груди у монаха висел похожий крест. Интересно, как изменились религиозные символы после Погибели, чем бы там она ни была. Они теперь распинают мутантов – и монахи носят на груди изображения такого распятия. Надо позже расспросить Юну обо всем этом.
Переговоры завершились. Чак отступил, лязгнули засовы, и калитка в воротах открылась.
* * *
– Топливные короли за порядком следят, так что не боись, не нападут на вас, – заверил карлик. – За мной давайте.
Большой цех наполняли гул голосов, шарканье ног, кашель, смех, шум перебранок. В железных бочках у стен горел огонь, вокруг стояли люди, грелись, негромко переговариваясь, или сидели на корточках, играли в кости прямо на бетонном полу. Кто–то спал на длинных лавках, накрывшись тряпьем, один человек, забравшись на ржавый токарный станок, что–то вещал, на него со скучающим видом смотрели несколько слушателей. Рядом шли тараканьи бега, там кричали, размахивая руками, и звенели монетами.
Карлик быстро вел нас вперед. Под далеким потолком к стенам прилепились решетчатые настилы, на некоторых дежурили охранники с ружьями, в брезентовых плащах и старых строительных касках.
– Здесь у них вроде центральной площади, – пояснил Чак. – А там улицы.
Улицами назывались идущие от цеха в разные стороны тусклые коридоры. Одни – пустые, в других под стенами сидели люди в лохмотьях. Мы прошли мимо входа в коридор, озаренный электрическим светом, который лился из раскрытых дверей вместе со звоном стаканов и женским смехом.
– Вот бы мне вас где спрятать. – Чак хмыкнул, потирая ручки в шерстяных перчатках без пальцев. – Лучший местный бордель. Наемник, ты б, думаю, заценил, да вот девушка наша не поймет.
Когда мы обошли темную дыру, накрытую решеткой, он добавил:
– От через такие дыры когда–то сюда мутанты и пролезли. Через дыры да через канализацию. Говорят, натуральная бойня тогда была.
Рокоча двигателем, из коридора впереди в цех въехал небольшой сендер. От борта к борту над головой водителя шла железная дуга, где ярко светились фары, еще три горели на бампере. Двое в сендере были одеты так же, как и те, с ружьями, наблюдавшие за жизнью ночной Балашихи сверху: брезентовые плащи и помятые строительные каски. Должно быть, когда–то здесь нашли склад рабочей одежды, и она стала частью униформы местной охраны.
Машина медленно покатила по цеху наперерез нам.
– Идем! – прошипел Чак. – Спокойненько, не дергаемся…
Я запахнул куртку, под которой за поясом была хауда. Сидящий рядом с водителем человек, привстав, оглядел нас, тронул напарника за плечо и показал в нашу сторону. Мы приближались к двум открытым дверям в конце цеха. Машина стала поворачивать.
– Некроз вам в печень! – прошептал Чак.
Впереди раздался шум. Какой–то человек, оглядываясь на сендер, метнулся за ряд стоящих под стеной станков, между которыми на натянутых веревках сушилось всякое тряпье. Напарник водителя выкрикнул чтото, тот крутанул руль, и машина рванулась за беглецом. Карлик приказал:
– Вперед, быстро, но не бегите!
В один из дверных проемов вошли попарно шесть человек, тащившие на шестах большой заостренный бур. От раскаленного железа шел жар – наверное, только что из печи. На шеях и запястьях носильщиков были браслеты, скрепленные цепями. Когда рабы скрылись из виду, Чак сунулся за ними, но сразу попятился обратно. В грудь его упирался ствол порохового самострела.
– Куда прешь? – спросил охранник.
Разговор получился недолгий – карлику указали на соседнюю дверь, и он повел нас туда.
– Что это там за мастерские, почему в тот коридор не пустили? – спросил я.
Чак махнул рукой:
– Не знаю, что за мастерские. Небось секретное что–то клепают, оружие или оборудование какое новое… Не наше дело, главное – дальше можем идти, и хорошо.
– А куда дальше? – спросила Юна. Ей, как и мне, не нравилось происходящее. – Куда ты нас ведешь?
– Не боись, девушка, не в ловушку. Я ж знаю, о чем вы оба думаете: а не сдал ли Чак нас топливным королям? Так от знайте, Чак не предатель, за такое дело в воровской общине Крыма быстро бы… Раз – и нету у тебя головы. Если Чак за дело взялся, то до конца его доводит, вот так.
Вскоре мы вышли в крытый переход между двумя цехами – протянувшийся метрах в десяти над землей темный коридор.
Карлик спросил у Юны:
– Ты где с монахом договорилась встретиться?
– Он называл это место Обзором. Я никогда не была здесь…
– Ну от, а я был. Обзор – так крышу трубы называют. Большая такая, широкая очень, на колоннах стоит. Сверху ее перекрыли такой вроде крышей с дыркой посередине, а еще выше навес сделали, и там, вверху, теперь вроде кабака. Место людное, открытое, вам там показываться нельзя. А под Обзором, ближе к основанию, помосты на балках. Их листами железа разгородили и теперь называют Торговыми складами. Внутри трубы по спирали такой спуск идет широкий, разбит перегородками. Между ними комнаты. Товар в складах можно оставлять, а самому на ночлег в комнатах устроиться. Кто, значит, для торговли в Балашиху приезжает либо же проездом в Москву – там и останавливается. Вот и вас я туда определю. Уже насчет комнаты договорился, ага.
– Но нам нечем заплатить, – возразила Юна.
Стекол в длинных окнах не было, по коридору гуляли сквозняки, покрывая рябью лужи у стен. Снаружи шумел дождь, в темноте светились огни других цеховкварталов Балашихи.
– А сколько у вас денег ? – спросил Чак, останавливаясь.
– У меня вообще нет, – ответил я.
Юна достала из кармана серебряную монету.
– Гри–ивна… – протянул карлик и сграбастал ее с ладони девушки. – А у тебя точно совсем ничего, южанин? Вечно с вами, большаками, проблемы… Ладно уж, я своими домажу, если что, ночь в одной комнате недорого стоит. – Он зашагал дальше.