— А может, ты такая на самом деле.
— Тогда я тебе точно не подхожу.
За два дня до возвращения ее мужа.
— Вчера ночью мне приснился сон, — говорит она.
— О чем?
— Как бы тебе сказать… Мне очень трудно описать то место, в котором я находилась. Верфь, открытое море, гавань, что-то вроде этого. Я не знаю, как точно называются эти вещи, но я их точно видела. Открытое море было слева от меня, а затем — причалы, пристани, места для погрузки и все такое прочее. На мне пальто. За пазухой у меня сверток — ребенок, но это не моя дочь, это чужой ребенок, и я не знаю, кто это такой. Я плыла к причалу, спасаясь от чего-то. Там были еще мальчики на одном из дальних причалов, они прыгали и махали руками, подбадривая меня: «Давай, давай!» Потом они жестами указали мне, чтобы я повернула направо. А когда я посмотрела направо и начала плыть в том направлении, там, справа, оказалась еще одна небольшая бухточка, водяная заводь, где на берегу стояла небольшая лодочная станция. Над ней был огромный навес, как на железнодорожной станции, огромная крыша. Мальчики подсказывали мне, чтобы я взяла лодку и плыла дальше на ней, работая веслами. Прямо в открытое море, конечно. Они все махали мне и кричали: «Иудея! Иудея!» Но когда я доплыла до этого места и хотела взять лодку (я видела, что несколько болталось у причала), оказалось, что все они связаны вместе. Я все еще стояла по пояс в воде, но вдруг поняла, что там был мой муж, который отвечал за все эти лодки, и что он ждал меня там, чтобы забрать домой. И на нем был зеленый твидовый костюм. Вот такое мне приснилось.
— А у него действительно есть зеленый твидовый костюм?
— Нет, конечно же нет.
— Конечно же нет? Неужели? Разве он еще не приобрел себе такую вещь?
— Нет. Извини. Когда я сказала «конечно же нет», я имела в виду личные обстоятельства. Но я хочу сказать о другом: зеленый цвет и твид очевиднейшим образом представляют собой самые расхожие и самые вульгарные вещи, типичные для Англии. Весь мой сон, хоть и в гротескной форме, настолько очевиден, что Фрейду здесь делать нечего. Каждый может истолковать мой сон, разве не так? Он по-детски прост.
— Насколько прост?
— Ну так вот, как только ты просыпаешься, ты понимаешь, что зеленый очень четко обозначает загородную местность: масса деревьев и загород, — зеленый обозначает Глостершир. Глостершир — это такой район, где трава самая зеленая во всей Англии, зеленей не бывает. А твид означает то же самое, но с оттенком официальности. Людям нравится твид: женщины носят твидовые костюмы, потому что это признак зрелости и традиционных условностей. Я сама не ношу такие вещи, но дело в том, что твид имеет деревенское начало — он окрашен в цвета, характерные для сельской местности: вереск и камни; и даже если сам материал красив, люди, что носят твидовые костюмы, производят гнетущее впечатление, хотя в том, чтобы носить твид, есть намек на снобизм. Вот почему многие обожают твид, это «жутко английская» штука, — сказала она, смеясь. — А мне это не нравится.
— А лодочная станция?
— Лодочные станции, железнодорожные вокзалы. Пункты отправления.
— А Иудея? — спросил я. — Англичане предпочитают называть ее Западным берегом.
— Я не занималась изучением газетных заголовков. Я спала.
— А чей ребенок, Мария, был у тебя за пазухой?
Смущенно:
— Не имею понятия. Черт лица было не разобрать.
— Это наш будущий ребенок, Мария.
— Ты так думаешь? — беспомощно спрашивает она. — Очень печальный сон, правда?
— И становится все печальнее.
— Да. — И вдруг она взрывается: — Иногда я просто зверею: он не видит ничего, что у него творится под носом, пока я не начинаю вести себя как примадонна. И честное слово, меня бесит, что ты все это воспринимаешь как пустяки. Это так ужасно: если ты добра, если ведешь себя благоразумно и скромно, люди переступают через тебя. Из-за этого я просто схожу с ума. Разве тебе не кажется жестоким, что все добродетели, которые мы впитали с детства, рассыпаются в прах и в семейной жизни, и на работе — везде, куда ни глянь? То же самое было и в лондонском журнале. Край непуганых идиотов! Я считаю, что это просто возмутительно! — Затем, как бы подчеркивая сказанное, она говорит: — Не бери в голову. Мне не нужно было все так упрощать. Безумная ярость, в которую я впадаю, обычно гаснет, и я снова погружаюсь в свою обычную депрессию. Я не знаю, почему так происходит, но ничего не могу с этим поделать и теряю стимул что-либо делать.
— Иудея, Иудея.
— Да. Разве это не странно?
— Земля обетованная против Зеленого Твидового Костюма.
В ночь накануне возвращения ее мужа я провожу допрос, который длится до рассвета. В запись этого разговора, представленную здесь в весьма сокращенном виде, не вошли упоминания о наших полуинтимных взглядах и жестах, которые прерывали поток вопросов; в ней также не чувствуется пронизывающее нашу беседу отчаяние, которое преображало все вокруг.
Я полагаю, что чем больше вопросов я буду задавать ей, тем меньше вероятность ужасной ошибки с моей стороны, как будто несчастье можно обуздать знанием.
— Почему ты остаешься со мной? Когда я в таком состоянии…
— Неужели ты думаешь, что женщина остается с мужчиной только в том случае, если у них есть сексуальные отношения? Как правило, это верно в последнюю очередь. Почему я остаюсь с тобой? Потому что ты умный, потому что ты добрый, потому что ты вроде бы любишь меня (если употребить это жуткое слово), потому что ты говоришь мне, что я прекрасна, и неважно, так ли это на самом деле, потому что ты для меня — спасение, возможность уйти от реальности. Конечно, я бы хотела, чтобы у нас было и кое-что другое, но этого нет.
— Тебя это очень огорчает?
— Это огорчительно, но не опасно.
— Что ты хочешь этим сказать? То, что все под контролем?
— Да, да, именно это. Я хочу сказать, что без физической близости такая женщина, как я, становится сильнее. Я полагаю, что многие женщины чувствуют себя сильными, если думают, что мужчина привязан к ним в физическом плане. Но я в такой ситуации становлюсь сверхуязвимой. И тем самым я в каком-то смысле получаю преимущество. Я контролирую ситуацию, и у меня есть выбор. Во всяком случае мне кажется, что у меня есть и то, и другое. Это я отказываюсь выйти за тебя замуж. Это весьма огорчительно, но это дает мне власть, которой бы у меня никогда не было при обычной ситуации, потому что тогда ты бы имел власть надо мной. Меня это даже слегка возбуждает. Ты хочешь, чтобы я была откровенной, — ну вот, я откровенна с тобой.
— Он все еще спит с тобой, твой муж?
— Я забираю назад все слова, которые я сказала про откровенность. Это вопрос, на который я предпочту не отвечать, воспользовавшись фигурой умолчания.
— Ты не можешь уйти от ответа. Как часто? Вообще не спишь, нерегулярно, время от времени или часто?