Что случится, если бабушка узнает, что с ней на самом деле? А что сделает дедушка, когда вернется? А отец?
Люси забыла предупредить мать, чтобы та ничего не говорила ему. Может, она и не скажет? А если и скажет, разве это на что-то повлияет?
Шаркая шлепанцами, она прошла по старому, вытертому ковру и снова улеглась. Может, поднять с пола учебник и немного позаниматься? Вместе этого она забралась под одеяло и, вдыхая слабый запах лимона, который хранили ее пальцы, заснула в шестой или седьмой раз.
Она сидела, откинувшись на спинку кровати. И хотя за окнами было темно, видела, как падают снежинки в кругу света под фонарем напротив. В дверь постучался отец и спросил, можно ли войти.
— Открыто, — отозвалась Люси.
— Да, — произнес он, входя. — Вот так и проводят деньки всякие там Рокфеллеры. Тут есть чему позавидовать.
Люси поняла, что эту фразу он готовил заранее. Она не подняла глаз от одеяла, лишь пригладила его рукой.
— У меня грипп.
— Сдается мне, — сказал отец, — тебя кормили сосисками.
Ни улыбки, ни ответа.
— Знаешь, что мне это напоминает: Комиски-парк в Чикаго.
— Это горчичник, — сказала она наконец.
— Да, — продолжал отец, поплотнее закрывая дверь, — это у твоей бабушки первое удовольствие в жизни. Первое, — он понизил голос, — а второе… Нет, пожалуй, тут и первое и второе.
Люси лишь пожала плечами: не ей, мол, судить других. Интересно, почему он так паясничает — то ли потому, что ничего не знает, то ли наоборот? Краем глаза она заметила, что светлые волоски у него на руках были мокрыми. Он мылся, прежде чем прийти к ней.
Из кухни донесся запах обеда, и Люси вновь почувствовала тошноту.
— Ничего, если я присяду вот тут, у тебя, в ногах? — спросил отец.
— Как хочешь.
Нельзя, чтобы ее стошнило, нельзя пробуждать в нем подозрений. Она не хочет, чтобы он знал, ни за что!
— Дай-ка подумать, — тем временем говорил он, — хочу я присесть или нет. Хочу.
Едва он сел, Люси зевнула.
— Что ж, — заметил отец, — у тебя тут уютно.
Люси смотрела прямо перед собой в снежные сумерки.
— Вот и зима нагрянула, — сказал он.
Люси быстро взглянула на него.
— Да, похоже на то.
Она посмотрела в окно, и это дало ей время собраться с мыслями: Люси не могла припомнить, когда в последний раз глядела ему в глаза.
— Я тебе когда-нибудь рассказывал, — спросил отец, — как растянул лодыжку, когда еще работал у Макконелла? Пока я добрался до дому, нога вся распухла, а бабушка как увидела это, так и просияла. „Горячий компресс“, — командует. Ну, я уселся на кухне и закатал брюки. Поглядела бы ты на нее, когда она кипятила воду! Я смотрел и думал: ни дать ни взять африканский каннибал. Она ведь тоже не в силах понять, какая может быть польза от лечения, если при этом тебе не больно и не воротит от запаха.
А что, если попросту выложить ему правду?
— Впрочем, очень многие так считают, — продолжал отец… — Ну-с, — и тут он сжал ее ногу, торчавшую под одеялом, — как идет учеба, Гусенок?
— Нормально.
— Я слышал, ты учишь французский. Парле-ву?
— Да, я записалась и на французский.
— Ну, о чем бы еще тебя спросить… Мы ведь с тобой давно не говорили по-настоящему, верно?
Люси не ответила.
— А как дела у Роя?
Она тут же отозвалась:
— Прекрасно.
Наконец-то он убрал руку с ее ноги.
— До нас тут дошли новости насчет свадьбы, — сказал отец.
— А где папа Уилл? — прервала его Люси.
— Я ведь с тобой разговариваю. Зачем он тебе понадобился, именно сейчас, Люси?
— Я не говорю, что он мне понадобился. Я только хотела узнать, где он.
— Уехал, — сказал отец.
— И даже к обеду не вернется?
— Он уехал! — Отец поднялся. — Я не спрашиваю, куда он едет и когда обедает. Откуда мне знать, где он? Нет дома, и все! — И он вышел из комнаты.
Следом явилась мать.
— Что тут у вас произошло?
— Я только спросила, где папа Уилл, — ответила Люси. — Что тут плохого?
— Но кто тебе отец — папа Уилл или отец?
— Значит, ты сказала ему! — взорвалась Люси.
— Говори потише, — предупредила мать, прикрывая дверь.
— Значит, ты сказала. Сказала ему! Без моего разрешения!
— Люси, миленькая, ты вернулась домой и сама сказала».
— Я не хотела, чтобы он знал! Это не его дело!
— Люси, замолчи, если не хочешь, чтобы и все остальные узнали.
— А мне все равно — пусть все узнают! Я ни чуточки не стыжусь. И нечего плакать, мама!
— Тогда позволь ему поговорить с тобой. Ну, пожалуйста. Он так этого хочет.
— Ах, хочет?
— Люси, поговори с ним. Ты должна дать ему эту возможность.
Люси отвернулась и спрятала лицо в подушку.
— Я не хотела, чтобы он знал, мама.
Мать присела на постель и погладила ее по волосам.
— Да и потом, — отстранилась Люси, — что он хотел мне сказать? И почему сразу не сказал, если ему есть что сказать?
— Потому что ты не дала ему этой возможности, — заступилась мать.
— Ну так вот, я даю ее тебе, мама.
Молчание.
— Говори же.
— Люси… Дорогая… что бы ты сказала… вернее, как бы ты отнеслась к тому… то есть что бы ты сказала, если бы я предложила тебе поехать погостить…
— О нет.
— Пожалуйста, дай мне закончить. Поехать погостить к тете Вере. Во Флориду.
— Это он придумал?
— Люси, только на время, пока с этим не будет покончено. Это займет не слишком много времени.
— Девять месяцев, по-твоему, «не слишком много», мама?
— Но там так тепло и приятно…
— Да, — сказала Люси и заплакала в подушку, — очень приятно. А чего бы ему не сплавить меня в дом для заблудших девиц?
— Не надо так. Ты ведь сама знаешь, он не хочет тебя никуда сплавлять.
— Он просто жалеет, что я появилась на свет, мама. Ему кажется, что причина всех его неудач во мне.
— Ничего подобного.
— И пусть не думает, что он за меня в ответе, — сказала она, захлебываясь слезами, — тогда у него будет одной причиной меньше чувствовать себя виноватым. Если он вообще способен на это.