– Может, мне лучше уйти?
– Давай, доставай уже.
– Сейчас, сейчас. Если вам хочется… – бормочу я, роюсь в ширинке, но не могу его нащупать. Он куда-то пропал. Где он?
В школе я часто специально думаю про смерть, про больницу, про аварию на дороге, только бы я смог спокойно встать, если спросят, или выйти из автобуса, если надо, и никто бы не заметил, что у меня торчит в штанах. А сейчас я не могу его найти!
– Вот, вот! – наконец говорю я.
– Такой?
– Поверьте, – начинаю я, густо покраснев, – он обычно у меня гораздо больше и толще…
– Предупреждаю, я не буду с ним возиться до утра.
– О, не думаю, что это займет много времени!
– Ладно, ложись – приказывает она, все еще недоверчиво поглядывая на мой кончик.
Я быстренько исполняю приказание. Болтушка придвигает к дивану стул, садится и так энергично приступает к делу, будто у нее не рука, а какая-то электрическая машинка.
– Что с тобой? – через некоторое время спрашивает она. – Почему не кончаешь?
– Я потом, я кончаю…
– Не вздумай сдерживаться.
– Я не сдерживаюсь, я стараюсь…
– Учти, я считаю до пятидесяти и все, пеняй на себя!
До пятидесяти! Хорошо, если у меня раньше не отвалится. Я хочу крикнуть: «Осторожно, помедленней! И не тискай головку, пожалуйста!»
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать!
Мне становится обидно: я мечтал об этом с тринадцати лет! Наконец-то я засунул, не в яблоко, не в бутылку с вазелином, а девочке в ручку настоящей девочке, в одной комбинации, с настоящими титьками и пизденкой! У нее, правда, усики, но какая разница – свершилось! А кончить – никак. И тут мне внезапно становится ясно, что нужно делать: к черту грезы, это я сам! Уставив глаза в потолок, я представляю не как кого-то трахаю, а что сам мастурбирую, и результат не замедливает сказаться – я тут же достигаю кульминации. Но в этот момент Болтушка говорит:
– Пятьдесят, – и останавливается.
– Еще! – умоляю я. – Еще!
– Заткнись. До вашего прихода я два часа гладила.
– Ну, еще чуть-чуть! Ну хоть разик, хоть два!
– Не-ет!
Тогда я, чувствуя, что все рушится, все падает и рассыпается, хватаю себя за член и сразу кончаю. Одного хозяйского движения было достаточно. Ну, кто, я вас спрашиваю, знает мой член лучше меня? Правда, это добро, разлетевшись фонтаном, залетает мне в глаз.
– Ты что наделал, жидовская морда? – вопит Болтушка. – Ты мне заляпал этим дерьмом весь диван, всю стенку, всю лампу!
– Обождите, мне самому попало в глаза! И не называйте меня «жидовской мордой», прошу вас!
– А кто ж ты еще? Ну все испоганил, посмотри на салфеточку!
Вот, правильно говорил папочка: стоит тебе поссориться с шиксой из-за любой ерунды, и она тут же обзовет тебя жидовской мордой. Катастрофа, мои родители, которые всю жизнь заблуждались, тут попали в самую точку! А тут еще глаз! Как там жжет! Я знаю почему: Смолка рассказывал, как на Острове Дьявола охранники развлекаются тем, что спускают в глаза заключенным, и те слепнут. Я тоже ослепну! Вот оно, возмездие за то, что шикса потрогала мой пенис голой рукой. Эх, доктор, зачем вам мои сновидения? У меня психика первоклассника, с моим анализом запросто справится и какая-нибудь Роза Францблау из «Нью-Йорк пост»!
– Грязный жиденок! – вопит Болтушка. – Ты даже кончить не можешь, пока сам не подро-чишь! Ублюдок!
Так и не дождавшись сочувствия, осыпаемый оскорблениями, с криком:
– Я себе в глаз попал! – выбегаю в кухню, где мои приятели просто валяются со смеху:
– В глаз!… – захлебывается Мендель, шлепая ладонями по полу. – В свой ебаный глаз!!.
– Воды, засранцы, воды! Пустите! – кричу я, пробиваясь к мойке. – У меня щиплет глаз! Я ослепну!
Перепрыгнув через Менделя, отпихнув Смолку, я наконец сую лицо под холодную струю. Христос в розовой сорочке продолжает свое вознесение на небеса. Вот сукин сын! Так-то он научил своих христиан состраданию? Никакого сострадания я не получил. Если я ослепну, то он будет виноват. Да, скорей всего, он сам мне все и устроил! Как я объясню дома причину моей слепоты? Если мать исследует у меня все, вплоть до какашек, то как я скрою, что я слепой?
– Топ, топ, топ. Открой, мамочка! Познакомься, эта милая собачка привела меня домой.
– Собака? У меня в доме? Джек, в доме собака! Я только что вымыла кухню! Немедленно прогони, пока она мне все не загадила!
– Мамочка, это не я ее привел, а она меня. Ее нельзя прогонять, она меня теперь будет везде водить, потому что я ничего не вижу.
– Боже мой! Джек! – кричит мать. – Алекс ослеп! Какая-то собака привела его домой!
– Кто, Алекс? Ослеп? – отвечает папаша из сортира. – Не болтай ерунду, как он может ослепнуть, когда даже не понимает, что нужно выключать за собой свет?
– Что произошло? – рыдает мать. – Как это случилось?
Ну, как-как? Известно как – связался с шиксами!
На следующий день Мендель мне все рассказал. Оказывается, после того как я убежал, Болтушка у него все-таки взяла в рот!
– Отсосала? – восклицаю я, не желая верить своим ушам.
– Как миленькая! Стоя на коленочках! А ты, дурачок, зачем убежал?
– Так она же антисемитка, она меня жидом обозвала! И потом, у меня щипало глаз, я думал, что вообще ослепну!
– Вот дурак! – говорит Мендель. Похоже, что он не знает, что такое антисемитизм. – А я ее трахнул два раза.
– Два раза? С гондоном?
– Какие гондоны?
– Так она же забеременеет! – кричу я.
– Ну и черт с ней, – говорит Мендель.
Вот это спокойствие! А я-то переживал – презервативы примерял, ерундовского сифилиса боялся! К мамочке убежал, из-за какого-то глаза! К молочку с печеньицем, в чистенькую кроватку, а тут у всех отсосали! На коленочках! О, Ба-ба-лу, я тебя умоляю, расскажи, как! Я все хочу знать! Расскажи еще раз! На коленях сосала? Не обманывай меня. Сама встала? Прямо губами или рукой? А зубками как, зубки ты чувствовал? Ты кончил ей в рот, а она что? Не выплюнула, не разоралась, как на меня? Захотела, чтобы ей кончили в рот? Проглотила? Вот это да! Сама его взяла или ты ей затолкал? На полу или на диване? Все-все говори! Она была голая? Без трусов, без лифчика? Ты сам их снимал, или она сама разделась? Расскажи про ее титьки, про соски, про ляжки! Она что, просто раздвинула их, как написано в книжках, или положила на плечи, как я видел во сне? У нее очень лохматая? Чем она у нее пахнет? А подушку вы клали под зад, как советуют в книжке, которую я нашел у родителей? А она тоже кончила? Как, как это было? Я даже не представляю, на что это похоже. Они что, стонут, из них тоже что-нибудь выливается? Я тебя умоляю, расскажи, мне это страшно интересно. Как она кончала, как?