Приятно стоять на краю этой пропасти, из которой некогда возникли все вещи на свете... Она существовала всегда, задолго до возникновения Образа. Это я знал совершенно точно, хотя и неведомо откуда; это находилось в самом центре моего сознания. Я знал это хотя бы потому, что определенно бывал здесь прежде. На заре своей жизни, задолго до того, как я стал тем, кем являюсь сейчас, я побывал здесь — то ли отец, то ли Дворкин, теперь я уже и не помню, приносили меня сюда и держали на руках, а может быть, стояли вместе со мной на этом самом месте, здесь, на краю пропасти, и я видел примерно ту же сцену с тем же, что и сейчас, чувством узнавания и непонимания одновременно...
Удовлетворение, которое я сейчас испытывал, чуть отдавало избыточным нервным возбуждением; в нем был привкус чего-то запретного, чего-то подозрительного и чуждого мне. Интересно, но именно в этот миг во мне возникло острое желание обладать Камнем Правосудия, который я вынужден был спрятать в компостной куче в Тени Земля; ведь Камень был той самой вещью, благодаря которой Дворкин некогда создал в нашем мире столь многое. А впрочем, может быть, я, сам того не ведая, просто искал защиты у Камня или жаждал обладать неким символом сопротивления тому хаосу, что кружил передо мной в глубине бездонной пропасти? Возможно. Не знаю.
Я, восхищенный, продолжал смотреть на тот берег бездны, и то ли глаза мои как-то приспособились, то ли перспектива в очередной раз изменилась, однако теперь я стал различать некие крошечные призрачные предметы, движущиеся внутри черной громоздящейся глыбы и похожие на медленно пролетающие метеоры. Я ждал, внимательно вглядываясь в них, порой угадывая их дальнейшие действия. Вскоре одна из туманных полупрозрачных полос подплыла ко мне совсем близко, открыв горизонт, и почти сразу же я получил ответ на некоторые свои вопросы.
Движение в темной массе стало отчетливо заметно. Одна из форм начала расти, и я понял, что она движется ко мне по некоему извилистому пути. Через несколько секунд стало ясно, что это всадник — на вид вполне материальный, хотя и казавшийся призраком, как, впрочем, и все, что было передо мной. Еще через мгновение я увидел, что всадник этот совершенно наг и сидит на безволосой лошади; и человек, и конь были смертельно бледны и стремительно мчались по направлению ко мне. Всадник размахивал белым, как кость, клинком; его глаза и глаза лошади вспыхивали красным. Не знаю, по правде говоря, видели ли они меня, существовали ли мы в одном и том же измерении — уж больно неестественно он себя вел. И все же я вытащил из ножен Грейсвандир и отступил на шаг, ожидая, когда всадник совсем приблизится.
По его длинным белым волосам пробегали крохотные искорки, и, когда он повернул голову, я понял: примчался он за мной. Взгляд его был тяжел и холоден, я физически ощущал его лбом и грудью. Я повернулся к нему боком и поднял клинок.
Он продолжал движение, и только тут мне стало ясно, сколь оба они — и всадник, и конь — огромны, чудовищно огромны, куда больше, чем я полагал. Они приближались. Что-нибудь метрах в десяти от меня всадник поднял коня на дыбы, и они остановились, глядя на меня и покачиваясь, словно в морских волнах.
— Как твое имя? — прогремел голос всадника. — Назови свое имя, о ты, явившийся в место сие!
От звука его голоса у меня зазвенело в ушах. Он говорил удивительно монотонно и громко.
— Я называю свое имя по собственной воле, а не по чужому приказу, — сказал я. — Кто ты такой?
Он три раза коротко гавкнул — видимо, засмеялся.
— Я утащу тебя вниз, в пропасть, где ты будешь вечно оплакивать свою дерзость.
Я прицелился Грейсвандиром ему в глаз.
— Слова – дешевка, а виски стоит денег.
И тут я почувствовал слабое прохладное прикосновение, как если бы кто-то вызывал меня с помощью Козыря. Однако ощущение было неясное, туманное, а у меня не было возможности разбираться в тонкостях, ибо всадник подал своему коню какой-то сигнал и чудовище снова взвилось на дыбы. Ничего, расстояние слишком велико, решил я. Однако безволосый конь бросился вперед прямо на меня, сойдя с призрачной дороги, которая, казалось, давала ему направление.
Его прыжок был так силен, что он почти достал меня. Однако не упал в пустоту и не исчез, как я надеялся, а продолжал скакать над пустотой, хотя его продвижение теперь несколько замедлилось, словно ему приходилось преодолевать некий барьер.
Когда бледный всадник на бледном коне приближался ко мне (теперь уже с половинной скоростью), я заметил вдали другую фигуру, явно устремлявшуюся в этом же направлении. Оставалось лишь вступить в бой с этим чудовищем и надеяться отбить его атаку прежде, чем подоспеет второе.
Нагой всадник приближался, его красные глаза сверкали все ярче, замирая, правда, при виде Грейсвандира. Какова бы ни была природа безумной иллюминации у меня за спиной, она все же сослужила мне полезную службу, высветив на моем клинке ту часть Образа, что была на нем выгравирована: рисунок заиграл и заискрился по всей его длине. Всадник был уже совсем близко, однако он вдруг натянул поводья и остановил коня, а глаза его взметнулись к небесам, встретившись с моими. Отвратительная ухмылка на его физиономии исчезла.
— Я знаю тебя! — заявил он. — Ты тот, кого зовут Корвин!
Но мы получили его – я и моя союзница-инерция.
Передние копыта бледного коня стояли на самом краю, когда я бросился в атаку. Конь старался найти опору и для задних копыт, несмотря на натянутые поводья, — и слушался плохо. Всадник угрожающе замахнулся мечом, но я сманеврировал и атаковал его слева. Когда он попытался ударить мечом наискось, я уже совершил выпад. Грейсвандир вошел в его бледную плоть чуть ниже грудины.
Я вырвал свой клинок, и из раны, словно кровь, брызнули искры огня и повалил пар. Рука всадника, державшая меч, дрогнула, а конь издал пронзительное ржание или, точнее, свист, когда пар и огненные искры обожгли ему шею. Я отпрыгнул назад, поскольку всадник начал резко заваливаться коню на шею, а конь, теперь прочно стоящий на всех четырех ногах, двинулся ко мне и стал бить копытом. Я снова взмахнул мечом, причем совершенно инстинктивно, защищаясь, и мой клинок вошел в левую переднюю ногу коня, которая тоже загорелась.
Я быстро отступил в сторону, однако конь повернулся и опять попытался напасть на меня. И тут всадник вдруг выпрямился и мгновенно превратился в столб огня. Конь заржал, забил копытами и шарахнулся к краю пропасти. Не останавливаясь, он перевалил через ее край и исчез во тьме, оставив мне лишь странные воспоминания о горящей кошачьей голове из моих давнишних приключений, да озноб, всегдашний спутник прояснения рассудка.
Я некоторое время постоял, прислонившись спиной к скале и тяжело дыша. Тонкой лентой проплыла рядом призрачная дорога — футах в десяти от края пропасти. Левый мой бок свела судорога.