– Я чайку соорудю… – предложил Шойбле и, включив нагреватель, ушел умываться.

– А ты чего тут ночью шлялся? – спросил Хирш, протирая глаза.

– А ты разве не спал?

– Спал вроде, но слышал, как ты бегал – то из кубрика, то по коридору…

– Что-то с животом случилось, пережрал чего-то.

– Бывает.

Хирш сел и сунул ноги в тапки, потом зевнул еще раз и сказал:

– Что там палили, не знаешь?

– Не знаю, тревоги не объявляли. Может, стрелкам чего пригрезилось?

– Может, и пригрезилось, их там теперь двадцать человек, кому-то запросто может пригрезиться.

Хирш поднялся и стал делать разминочные упражнения.

Прибежал Шойбле, дыша на весь кубрик мятной пастой.

– Ну что, никто воду не выключит, мне одному это надо? Выкипает же!..

В коридоре послышались крики. Джек вышел посмотреть и увидел бойца в одних штанах с голым торсом. Он бил себя в грудь и кричал двум соседям по кубрику:

– Смотрите, уроды, вот они эти шрамы! Они меня резали – резали механической пилой!..

– Ну хватит, Кроун, хватит, приятель. Пойдем, тебе нужно прилечь, мало ли чего людям снится, – уговаривали его два других бойца и пытались увести товарища в кубрик, однако он вырывался и продолжал кричать:

– Они меня похитили! Они утащили меня прямо из-под вашего носа, и ни одна сволочь не проснулась!

В конце концов он умчался в дальний конец коридора и уехал на лифте, а его товарищи, покачав головами, вернулись в кубрик.

– Что это с ним? – спросил их Джек.

– Да сами не знаем. Как будто крыша поехала, вскочил с койки и давай орать, что его похитили, резали на куски.

– Чем резали?

– Говорит, механической пилой…

– Вызовите врача.

– Вызвали уже, только…

– Что?

– У него везде свежие шрамы, ну как будто третьего дня, понимаешь?

– Ну?

– Раньше их не было, мы вместе в душ ходим.

– Скажи об этом врачу.

– Не скажу, – после паузы ответил боец.

– И правильно, а то и тебя в дурку отправят. Тут долго разбираться не будут.

61

Когда пили пустой чай – за полчаса до завтрака, пришел Реймонд.

За последние три дня он осунулся еще сильнее, сгорбился, однако глаза были полны живого огня.

– Привет, Патрик. Чайку? – спросил Хирш.

– Нет, ребята, у меня с утра уже был чай.

– Это ты про стрельбу? – угадал Джек.

– Про стрельбу, – усмехнулся Реймонд. – Кому-то из смены показался вражеский корабль, который, заметьте, отходил от нашего борта! Представляете? В одну сторону они его как бы не заметили, а в другую – засекли и обстреляли!

– Такое вполне возможно, если один наблюдатель воспринимает соответствующий спектр, а другой нет, – сказал Джек, прихлебывая чай. – Проверь, наверняка полночи дежурил один боец, а под утро заступил другой, который видит немного больше.

– Тут и проверять нечего, так и дежурили. Но ты, Джек, меня не пугай, другие достаточно напугали. Пойду я, а вы после завтрака сразу на зенитный ярус.

– А что, опять что-то ожидается? – спросил Шойбле.

– Пока не знаю, – отвел взгляд Реймонд и вышел.

Пилоты переглянулись, но обсуждать ничего не стали, оставив эту тему на после завтрака.

После звонка, приглашавшего на завтрак в первую смену, они вышли из кубрика и направились к лифту вместе со всеми обитателями яруса. Солдаты болтали, как ни в чем не бывало, пересказывая старые анекдоты и перевирая уже слышанные истории.

– Как думаешь, днем не начнут? – спросил Шойбле, когда в набитом до отказа лифте они спускались к столовой.

– А где тут день и где ночь? – спросил в свою очередь Хирш.

– Да бросьте вы, может, ничего еще не будет, – сказал Джек, впрочем, без особой уверенности. Лифт открылся, и толпа хлынула в коридор. Со стороны столовой уже доносились аппетитные запахи.

– Какао и запеканка с персиковым вареньем, – определил Шойбле.

– Ну да, – сказал Джек, глядя на балагурящих, кажущихся беззаботными бойцов десанта. Сейчас этот мир казался ему устойчивым и прочным, но он видел, как стремительны вражеские торпеды и сколько их было сбито в полете, чтобы не дать порвать корабль в клочья.

– Хорошо им, они не знают.

– У меня тоже никакого аппетита, – вздохнул Хирш.

Пройдя в зал, пилоты сели за свой стол.

– Так, персиковое – мне, а вам яблочное, – сразу начал распоряжаться Шойбле, передвигая тарелки.

– Ночью мы проходили магнитную реку, все корабли светились, как хрустальные светильники, красиво было, – сообщил Джек.

– Чего же не разбудил? – оживился Шойбле.

– Ты бы не встал. И потом – я случайно вышел, а там эта река.

– А я думал, что магнитные реки выдумка.

– Почему?

– Ну ты видел хоть раз магнит? Из игрушек вытаскивал?

– Нет.

– Как это нет? – удивился Шойбле и даже перестал намазывать на запеканку варенье.

– У меня не было игрушек.

– А что было?

Джек пожал плечами. Чем же он играл в детстве? Какими-то железками, коробочками, большими ржавыми гвоздями, клочками веревки. Только он не думал тогда, что это какие-то игрушки, все они имели свое применение.

– Смотрите, какой странный парень, – переключился Шойбле, засовывая в рот кусок запеканки. – Он ведь с нашего яруса, правильно?

– Правильно, – сказал Джек, замечая, как двое товарищей сажают за стол того самого бойца, который утром метался по коридору и кричал, что его похитили.

– Что это с ним? – спросил Хирш.

– Он получил какие-то повреждения. Ночью, – сказал Джек.

Хирш отодвинул тарелку, что не укрылось от внимания Шойбле.

– Ты не хочешь, Тедди?

– Нет, можешь забрать…

– Возьми и мою порцию, Петер. Я от твоего утреннего чая сыт, – сказал Джек.

– Опа-на! Отличное утречко! Жаль, что вы нечасто меня так радуете, а я ведь этого заслуживаю.

Не успели Джек с Хиршем заскучать, как Шойбле подчистил все тарелки и поднялся из-за стола.

– Ну все, можно идти к дяде наверх, – сказал он чуть отпуская поясной ремень.

– И как в тебя столько влазит, Петер? – спросил Хирш, когда они выходили из столовой.