Наконец Николай Петрович успокоился и повернулся к князю:
— Ираклий, я в бюрократии не силен, и по какой форме прошение на высочайшее имя подавать, не знаю. Поможешь?
— Прошение об официальном признании Марии? — уточнил Цинцадзе.
— Именно.
Ираклий Давидович усмехнулся:
— Степан, папку из кабинета принеси. Спасибо. Вот, Николай, держи. Пока мы тут разговоры разговаривали, Василий все подготовил. Только твоя подпись и требуется, а его величеству я сам доложу.
Адмирал Сазонов открыл папку, внимательно прочел текст на большом листе плотной бумаги, щелкнул пальцами, в которые запасливый Степан тут же вложил перо, и размашисто подписался.
«Красота в глазах смотрящего», «Не родись красивой, родись счастливой», «Некрасивых женщин не бывает», «Главное, чтобы человек был хороший»… Как много утешительных сентенций придумано для дурнушек. И как же все-таки жаль, что девочка не унаследовала красоту матери. Нет, Мэри не дурнушка, помилуй бог, но она, увы, так недалеко ушла от этого незавидного определения… Конечно, красота ничего не значит для пилота и даже создает определенные проблемы во время действительной службы. А уж при подборе генетических партнеров внешность и вовсе не берется в расчет. Но генетическое партнерство Мэри не светило никогда, а служба закончилась. И теперь, если она не пристроится служить куда-то еще, ей придется выживать в мире штатских. В том самом мире, где красота женщины почитается главным ее оружием. Алтея была хороша так, что сердце замирало, а вот Мэри… Мэри безоружна. Впервые в жизни — безоружна.
София Гамильтон немало пошаталась по свету между поступлением в Корпус младшей дочери и рождением внучки. И знала — не по собственному опыту, хвала святой Екатерине! — как мало шансов на счастье, простое женское счастье у некрасивой девушки. Вранье, что сила и ум женщины относятся к числу ее недостатков. Так рассуждают только слабаки и недоумки, а такого, с позволения сказать, мужчину малышка просто не заметит. Но женские ум и сила должны прилагаться к хорошенькой мордочке, иначе у девочки просто не будет шанса их проявить. Хотя, возможно, у русских другие представления о красоте, вон хоть этого мальчика-командующего взять, ведь глаз же не сводил…
* * *
Проснувшись на следующий день, Мэри не сразу сообразила, где она находится и как сюда попала. Вчерашние события казались причудливым сном, и ей не сразу удалось убедить себя в том, что все это действительно было наяву и вокруг нее потихоньку занимается своими нехитрыми делами дом ее отца. Отец… Вечером бабушка, грустно улыбаясь, принесла ей кристалл с записью и оставила на тумбочке у кровати, сказав, что на нем записано последнее сообщение ее старшего сына. Посмотри, когда желание будет. Разумеется, как только Ольга Дмитриевна вышла из комнаты, Мэри вставила кристалл в считывающее гнездо нашедшегося в отцовской спальне компьютерного терминала. Так вот какой ты был, полковник Александр Сазонов. Весельчак и задира, любящий сын и влюбленный мужчина… Как ты говорил о матери… Никто, кроме тебя, не называл ее Алей. Никто, кроме тебя, не смог отогреть выстуженное Корпусом и службой сердце. Никто, кроме тебя, не хотел быть с ней всегда, и ни с кем, кроме тебя, не хотела всегда быть она. Отец… Мне грех жаловаться на судьбу, но как же жаль, до слез, до боли в сердце, что она не благословила вас с мамой! Спасибо тебе, папа. Спасибо за то, что ты случился в маминой жизни, а значит, и в моей. Я не подведу тебя, папа. Обещаю.
Дверь бесшумно приоткрылась и в образовавшуюся щель заглянула Ольга Дмитриевна.
— Машенька, — позвала она тихонько. — Машенька, ты проснулась?
— Проснулась, — отозвалась Мэри. — Заходи… бабушка.
К этому тоже надо было привыкнуть. До сих пор бабушкой была только София… Мэри вдруг подумала, какие же они разные, ее бабушки. Разные — и похожие. Надо бы послать сообщение в монастырь, может быть, София захочет познакомиться с семьей несостоявшегося зятя. Между тем Ольга Дмитриевна присела на край кровати и осторожно, почти робко погладила непокорные седые пряди.
— Будешь вставать? Или еще полежишь? День у тебя вчера выдался суматошный…
— Да уж не суматошнее твоего, — улыбнулась внучка, — а ты ведь уже на ногах. Сейчас встану.
Тем не менее она оставалась в постели, пока бабушка не вышла из комнаты. Накануне не привыкшая спать одетой Мэри сняла ночную сорочку, торопливо напяленную на нее Екатериной, и теперь опасалась вылезать из-под одеяла. С ее точки зрения, шрам на груди выглядел уже вполне прилично, но тетушке лучше знать, что можно показывать ее матери, а чего показывать нельзя. Поднявшись, девушка немного размялась, приняла душ и оделась. Да, с гардеробом надо что-то делать: вряд ли в ее нынешних обстоятельствах подобает иметь один-единственный штатский наряд. Если, конечно, штаны, рубаху и майку, в которых она разгуливала сначала по крейсеру, а потом по поместью Рафферти, вообще можно назвать нарядом. Хорошо, хоть парадный китель заменили, пока она в госпитале валялась, да и то ее заслуги тут нет: это Дядюшка сообразил, а может, Лорена. Кстати, надо бы с ними связаться, рассказать новости. Интересно, который час в Нью-Дублине? Отправив запрос с отцовского терминала, Мэри с огорчением выяснила, что сейчас в столице Бельтайна глубокая ночь. Н-да, будить супругов Морган нехорошо, особенно это касается миссис Морган. В итоге Мэри решила ограничиться посылкой коротких сообщений Дядюшке и бабушке Софии. Просмотрят, когда смогут.
Спустившись вниз, она обнаружила Ольгу Дмитриевну в столовой. Накрытый стол ломился от тарелок, блюд, судков и кастрюлек. По прикидкам Мэри, имеющейся на столе снеди должно было хватить на дюжину очень голодных мужчин.
— Ты ждешь гостей к завтраку? — полюбопытствовала она, присаживаясь перед наиболее аппетитно выглядевшей миской.
— Гостей? — рассмеялась бабушка. — Что ты, Машенька, это для тебя!
— Но… но этим же взвод десантников можно накормить! Уж отделение — так точно!
— А это, видишь ли, Агафья Матвеевна не была уверена, что ты любишь, а что нет, вот и наготовила всего понемножку, — по тону бабушки чувствовалось, что она добродушно подсмеивается над кухаркой, но при этом вполне одобряет ее действия.
— Что я люблю, — пробормотала Мэри, окидывая задумчивым взглядом стол. — Знаешь, я ведь в русской кухне мало что понимаю, в Империи мне служить не довелось. Вот пироги Агафья Матвеевна печет исключительные!
— Ну, пироги — пирогами, только это ведь к чаю, а сперва надо съесть что-нибудь посущественнее, — наставительно заметила Ольга Дмитриевна, и тут же развила бурную деятельность. В результате через полчаса Мэри была не вполне уверена в своей способности встать с места. Однако встать ей все-таки пришлось. Вошедший в столовую Степан что-то прошептал графине на ухо, та приподняла брови, кивнула и с легким неодобрением в голосе обратилась к внучке:
— Машенька, не могла бы ты пройти в кабинет? Ираклий Давидович хочет с тобой поговорить, неймется ему с самого утра.