Мон Дье… Кажется, то, чего мы больше всего страшились, теперь свершается. Казаки подходят к Монтеро, одержимые местью за сожженную ими же самими Москву! Император покинул Париж, чтобы взять на себя командование войсками! Рассказывают, что вчера он собрал в Тюильри маршалов и офицеров, явился перед ними в сопровождении Марии Луизы и римского короля [6] и произнес прочувственную речь. Нашему верному Моршану удалось услышать ее пересказ от какого-то участника встречи, а потом почти дословно пересказать нам: госпоже и мне.
– Господа! – говорил Наполеон. – Часть территории Франции оккупирована неприятелем; я покину вас, чтобы стать во главе армии. С божьей помощью и благодаря моим доблестным солдатам я надеюсь отбросить противника за пределы наших границ.
Тут он, по словам Моршана, взял за руки императрицу и сына и продолжал:
– Я поручаю вам тех, кто мне дороже всего на свете. Если враг подойдет к стенам Парижа, помните, это продлится не более двух-трех дней, и я незамедлительно поспешу на выручку. Не теряйте мужества и не верьте слухам.
Затем он назначил своего брата Жозефа, экс-короля Испании, генерал-лейтенантом Империи и отбыл в Витри-ле-Франсуа, где назначил свою ставку.
Пока Мадам слушала рассказ Моршана, она, я видела, с трудом сдерживала слезы, особенно когда он упомянул, что Наполеон взял за руку императрицу. Боже мой, бедная моя госпожа, она все еще ревнует императора, хотя вот уже сколько лет они живут в разводе, он женат на другой, у них сын… Право, к тому, что император и австриячка спят в одной постели, Мадам относится куда снисходительней, чем к этим чисто внешним проявлениям нежности! Не зарыдать ей помогло упоминание о господине Жозефе.
– Наполеон сошел с ума! – воскликнула она, мигом забыв о ревности. – Жозефа только что с позором изгнали из Испании… и доверить ему Париж? Да он же способен только злобно клеветать! Он не способен ничего создать, даже удержать ничего не способен в своих грязных руках, – только разрушать!
Мы с Моршаном молчим, потупив глаза. Нечего сказать. Понятно, что Мадам никогда не перестанет ненавидеть Жозефа. Много лет назад, когда Наполеон Бонапарт еще не был ни императором, ни первым консулом, а всего лишь командующим итальянской армией, вернувшейся из похода в Египет, братец первым сообщил ему о том, что жена открыто изменяет ему с красавчиком Ипполитом Шарлем. Это чуть не закончилось разводом, однако Мадам была настолько желанна своему супругу, что он ей все прощал. И эту измену простил! С трудом, но… Я уже не говорю о том, сколько раз он изумлялся и негодовал по поводу ее долгов!
Что и говорить, она никогда не умела считать деньги. Безудержная мотовка! Помню, уже после 18 брюмера [7] князь Беневентский [8], в ту пору министр иностранных дел, обмолвился Наполеону, что по Парижу ходят слухи о колоссальных долгах Мадам.
Обмолвился! Как же, как же! Талейран сделал это нарочно, ибо по складу натуры своей просто не мог делать что-либо нечаянно. Каждый шаг его рассчитан и отмерен! А впрочем, долги и впрямь были безмерны. Мадам созналась мужу в шестистах тысячах франков (!), хотя сумма была гораздо больше… я думаю, около двух миллионов. Император никак не мог взять в толк, почему Мадам за один только июнь месяц, живя в Мальмезоне без него (он как раз был в Египте), заказала не десять и даже не двадцать, а тридцать восемь шляпок?!
Ну, в ту пору вокруг нее крутился обворожительный Ипполит Шарль… И донос Талейрана (иначе как доносом это не назовешь, верно?) снова пробудил в сердце Первого консула воспоминания об измене жены.
Моя госпожа злопамятна. Она не может простить князя Беневентского и тихо ненавидит его. Не только за ту маленькую гнусность, но и за множество других гадостей. Например, за то, что он активнее других поддерживал императора в его стремлении развестись с бесплодной Жозефиной и взять в жены Марию Луизу.
А я навсегда сохраню признательность месье Талейрану. Ведь именно благодаря ему, по его протекции я попала в Мальмезон!
Сегодня суббота – у меня выходной день. Вернее, утро. Лизонька совершенно спокойно, просто пугающе спокойно продрыхла всю ночь, в восемь утра поела и уснула опять. Маришке не надо в университет, она тоже рухнула в постель, ибо моя сестричка типичная сова, а с этим младенцем все наши биоритмы пошли насмарку. Вот молодая маманя и наверстывает, когда может. Морис надел курточку попроще, взял сумку на колесиках и отправился на арабский рынок на станции «Ледрю-Роллин»: затовариваться овощами-фруктами на несколько дней вперед. А я, наказав, чтобы он не забыл ни фиги, ни каки, уезжаю в противоположном направлении: на станцию «Порт-де-Клинанкур», рядом с которой находится знаменитый Марше-о-Пюс, Блошиный рынок.
Обычно суббота-воскресенье – дни Морисовых экскурсий на антикварные развалы, но смерть Мигеля произвела на моего зятя такое тяжелое впечатление, что ему не хочется видеть ничего, что напоминало бы о друге. Возможно, завтра настроение у него переменится и он сам рванет на Марше-о-Пюс, ну а сегодня пользуюсь случаем я.
Разумеется, я не собираюсь скупать всякие там редкости. Разве что попадется что-нибудь очаровательное, что можно будет подарить Маришке, Лизоньке или Морису. А сама я – любительница вещей случайных, совсем даже не коллекционер. Дилетант. Еду на Марше-о-Пюс просто на экскурсию: как ходят на экскурсии в Лувр, на Эйфелеву башню и всякие другие культовые местечки, посещение которых считается обязательным для туристов. Типа, галочку поставить, без этих экскурсий словно и Париж не Париж.