Так мы прошли по безлюдной реке ещё километров двадцать пять. Один раз увидели признаки посещения этих мест, на правом берегу реки, на песчано-галечной косе, после небольшого узкого переката. В этом месте уже кто-то останавливался, прямо на открытом месте были видны следы костра, а рядом лежала недожженная охапка собранного плавника.
Пш-шш…
— «Тунгус», внимание, приток впереди справа.
Я оглянулся — Лунёв, держась за поручень пульта управления, стоял с биноклем в руках, глядя то на мониторы «Фары» и эхолота, то в оптику. А Данька-то на корме, за румпелем сидит, освоился парень, вовремя перехватывает! За штурвал не становится, с кормы работает, ну, это чтобы Косте не мешать, и кучу не создавать.
— Принял, подходим.
Место приметное. На косе выше по течению притока, ближе к реке росли невысокие кусты местного тальника, остальная же песчаная полоса была свободна, продуваема ветерком. Над косой вглубь берега поднималась надпойменная терраса, густо заросшая травой и какими-то густыми и явно колючими кустами. За короткой полосой леса склон невысокого пологого холма перед песчаным пляжем круто опускался в воду, под ним лежали несколько упавших деревьев, вытянувших свои кроны к реке. Смотрится очень красиво.
Вот и речка. Я взял чуть левее, чтобы не налететь на намытый течением язык выноса.
Пш-шш…
— «Тунгус», вижу сетку!
— Ленни, за штурвал! — бросил я назад и ответил Косте: — Малый ход! К бою.
— Принял к бою, обхожу.
«Зодиак» прибавил обороты, рыскнул ещё дальше к стремнине и быстро обогнал Малыша. Сталкер сидел у левого борта, вывесив на баллон пулемёт, там на кевларовом чехле с двух сторон имеются специальные площадки. Приток в заливе был невелик, метров двадцать ширины, и всё русло тихой низинной речки было надёжно перегорожено дешёвой китайской сетью, их сразу знаёшь по характерным поплавкам.
Почти подошли. Встав с кресла, я ногой отодвинул к борту рюкзак и начал отстёгивать алюминиевые вёсла.
— Ленчик, глушись, сапог наверх. Сбоку подходим, на вёслах.
— Полтора по эхолоту.
В том месте, где мы остановились для осмотра чужой снасти, с двух сторон полого подходящего к воде на луга росли большие оранжевые цветы, похожие на лилии. Комарик-то есть… Над рекой повисла тишина, двигатель второй лодки работал еле слышно, удерживая её на месте. А тут вода медленно закручивается, снос маленький, это легко корректируется.
В тайге и тундре строго действуют нехитрые вечные правила. И одно их них — не трожь чужую добычу, дурак! Увидел на водоёме чью-то сеть — в идеале вообще не подходи к ней, нарвёшься на нехорошее. Ещё большей дурью станет выемка сети и всего улова. Как пелось в старой песенке, это вам не Голливуд, руки-ноги оторвут, приличный процент пропаж людей связан с подобными делами. Так что мы осторожненько глянем, ссориться не будем…
— Метр глубины, вокруг чисто, — сообщила подруга.
Я опустил руку в тёплую воду, взял двумя пальцами верхний шнур и чуть поддел его вверх, утешаясь мыслью, что ничего чужого брать не собираюсь, и сразу почувствовал биение живой добычи.
— Пошли над ней.
В двадцати метрах сети оказалось семь хвостов, сребристые тела рыбин в локоть длиной были отлично видны с катера. Снулых нет, живачок, сеть либо недавно поставили, что вряд ли, судя по времени суток, либо же постоянно проверяют, освобождая полотно для новой добычи.
— Хозяин живёт недалеко, — заключил я. — Поехали искать.
И мы опять неспешно поплыли вдоль берега. Над темно-зелёными волнами дальних гор, простирающихся с нашей стороны, на передний план вышло большое белое облако, слегка подсиненное снизу. За ним грозно поднимались темные серые облака, ох, скоро на нас накатит, чувствую… Но пока в разрывах сияла голубизна, а высоко-высоко над мрачной серой массой вверх вздымалось огромное оранжево-белое облако, подсвеченное светилом. Я не выдержал и сделал несколько снимков. Просто красиво.
Пш-шш…
— «Кастет» — «Тунгусу», что там?
— Да ничего пока… Стоп! Отставить! Лодка стоит!
Мы почти одновременно прибавили скорость, подняв за кормой буруны, глубина позволяла. Вот она! На берегу, почти напротив небольшого лысого островка среди высоких деревьев виднелась рубленая изба маленькой обжитой локалки. Я присмотрелся внимательней — что тут думать, причаливать надо, знакомиться будем.
— Подходим, Костя, внимание, прикрывай.
Ещё минута, и я, первым выскочив на берег под соснами, подошёл к колоритному амазонскому дедку. Опираясь на вертикалку, в которой я с умилением узнал нашу МР-27, и хитро поглядывая на нас из-под прикрытых век, абориген умело делал вид, что он лишь мирно посапывает, сидя на пеньке возле своего чудного «чих-пыха», самодельного рыболовного баркаса с моторчиком…
— Эти странные пятнашки возле дороги стоят, в девяти километрах ниже по реке, — с удовольствием рассказывал Себастьян, сам пятнашечный француз из Марселя, живущий тут со своей дочерью Соней. — Румыны, или цыгане, кто их разберёт… Человек девять или десять. Избу сами построили. Мы с дочерью с ними не общаемся, не правда ли, дорогая? Да они и сами ни с кем не танцуют, в Кайенне не популярны.
Рыжеволосая девушка лет семнадцати молча кивнула, незаметно поправив плотное серое платье и тихо отошла в сторону.
В доме — уже не раз виденная странная мебель, собранная из разномастных кусков бывшей фабричной. Есть керосиновая лампа, а вот генератора не видно. На стене у окошка, выходящего на реку, висит кремневое ружьё, и не такое, как в оружейке форта. Хозяин, сняв старый плащ, остался в выцветшей клетчатой рубашке из фланели и джинсах в разномастных заплатах. Под правой рукой у него висела открытая кобура большого блестящего револьвера Colt Kodiak с шестидюймовым стволом и характерным барабаном без дол, видел у кого-то из наших в Замке, не помню. Или у Милы в магазине?
Три ствола, если ещё чего не прикопано в огороде. Не бедствуют люди.
— А ещё пятнашки поблизости есть? — спросил Кастет, принимая из рук амазонской Джудит Хаттер кружку с горячим чаем. — Спасибо, красавица.
— Вдоль дороге есть, всякие стоят. Но про тех, что дальше к горам, я только слышал и национальности их не знаю. Авто, как видите, у нас с дочерью нет. Их тут почти ни у кого нет, встречаются квадроциклы и самоделки самого ужасного вида. Странный мир, дороги есть, а автомобили большая редкость… Да и с топливом тяжело, многие используют суррогаты, — с наслаждением ворчал Себастьян. — Канал каждый день поставляет по 200-литровой бочке бензина, но вы же понимаете, что всё достаётся избранным. Потому и цены на рынках такие.
Сколько и чего даёт канал, мало кто знает. Очень немного, уверяет дед, если смотреть на количество человек, на которые всё это так или иначе размазывается. Точнее, все масло достаётся верхушке, а те банчат ништяком на рынках. Жёсткая система, насквозь рыночная.