Подбежала… и ахнула. Перед нею оказалась совершенно незнакомая женщина! Волосы были завиты и уложены водопадом локонов, а платье декольтировано так, что открывало груди до самых сосков. Неосторожного вздоха или малейшего наклона хватило бы, чтобы выставить на всеобщее обозрение эти соски, покрытые золотой краской, как если бы они были не частью живого человеческого тела, а одним из тех роскошных украшений, которые были присоединены к роскоши одежды. Вдобавок Александра была буквально осыпана жемчужными ожерельями, подвесками, кольцами; каждый локон был перевит мягко сверкающей жемчужной или бриллиантовой нитью; сапфиры, алмазы, аметисты соперничали на ее запястьях и пальцах с блеском золота. Она была вся унизана драгоценными каменьями – словно варварская богиня каких-нибудь баснословных идолопоклонников!
Кто проник к ней, лежавшей без чувств, и одел ее, будто куклу, выставляемую на витрину модной лавки, торгующей украшениями? Александра смотрела на свое лицо и не узнавала себя, словно и черты ее были выкованы из серебра – с рубинами вместо губ, жемчугами вместо зубов, сапфирами вместо потемневших от волнения глаз… И какая она бледная, эта красавица в зеркале! Как ей страшно!
Александра протянула руку, коснулась ледяного стекла (почудилось, что отраженное лицо похолодело от страха) и неожиданно для себя шепнула:
– Лючия? Это ты, Лючия?..
– Ну, наконец-то вы оставили свое неуклюжее притворство!
Голос грянул, точно с небес.
Александра не сдержала крика, видя, как в зеркале возникает высокая сверкающая фигура мужчины, столь же роскошно одетого и прекрасного, как женщина, которую он приобнял за плечи, склонился к ней, будто бы желая припасть поцелуем к ее запрокинувшемуся лицу… и Александра испытала истинную боль, когда Лоренцо не поцеловал ее, а резко развернул к себе и, придерживая на расстоянии вытянутой руки, произнес, холодно глядя в широко распахнутые глаза:
– Вы, несомненно, похорошели во время своих северных странствий, сударыня. Еще раз признаюсь – мне вас очень не хватало, хотя, пока мой верный Чезаре гонялся за вами, редкую ночь ложе мое пустовало. Право же, вы заслуживаете тех денег и сил, которые я на вас потратил – и, верно, потрачу еще. Ни одна из моих любовниц вам и в подметки не годится. Эти слабонервные, малокровные, перетянутые корсетами блондинки лишены даже простой привлекательности, а их называют красавицами! Одна из них, еще более золотоволосая, чем вы, в знак своей любви открыла мне секрет своих тициановских кудрей. Вообразите, оказывается, для того, чтобы сделаться настоящей венецианской блондинкою, нужно взять четыре унции золототысячника, две унции гуммиарабика и унцию твердого мыла, поставить на огонь и дать вскипеть, а затем красить этим свои волосы и сушить на солнце.
– Надеюсь, вы не отправите меня сейчас же мыть голову, чтобы убедиться, что я не брюнетка? – ехидно спросила Александра, сама не зная, что больше всего ее уязвило: пренебрежительный жест, которым Лоренцо приподнял пышный локон, – или упоминание тех многочисленных красавиц, которых он вот так же брал за плечи, привлекал к себе, к чьим грудям прижимался голой грудью, гладкой, будто золотистый атлас… – И когда вы, в конце концов, поймете: я не…
Она хотела сказать: «Я не Лючия!», однако Лоренцо перебил ее:
– О, я знаю, что вы не красите волосы. Настоящей венецианской блондинкою может стать лишь та женщина, чьи корни восходят к древним славянам – венетам, некогда пришедшим на Апеннины с севера и основавшим Венецию. Недаром в этом названии – отзвуки названия того забытого племени. А ваши корни ведь не столь далеко теряются в веках, bella signorina. Успели вы отыскать князя Серджио Казаринофф? Цвет своих дивных волос, надо полагать, вы позаимствовали от него?
– Да, – кивнула Александра, – но каким образом?..
– Полно притворяться, – снова перебил Лоренцо, и брови его сурово сошлись у переносицы. – Я прочел всего несколько строк из письма Фессалоне, однако узнал достаточно, чтобы весьма заинтересоваться вашим происхождением. Я навел справки. Князь Серджио Казаринофф, русский дипломат, жил в Венеции и уехал отсюда вскоре после того, как его жена родила дочь. Это – факты. Все остальное – предположения, но готов биться об заклад, что они совершенно соответствуют действительности. Возможно, князь Серджио не знал, что в Венеции родилась еще одна его дочь. Следов вашей матери мне обнаружить не удалось. Полагаю, Фессалоне тоже был ее любовником, и она открыла ему, кто отец Лючии. Ваша мать, очевидно, умерла, и Фессалоне вырастил и воспитал вас. Думаю, он любил вас искренне, насколько было способно любить это чудовище, – об этом свидетельствуют блестящие способности, которые он в вас развил, ваша образованность, ваши таланты. И, возможно, именно ради вас он совершал свои преступления. Ради того, чтобы вы носили самые изысканные наряды и ни в чем не знали нужды, Фессалоне губил людей… ради вас была загублена моя жизнь, и вы мне заплатите за это! – Он схватил ее за руку. – Идемте!
– Куда? – слабо пискнула Александра, слишком подавленная его пламенной речью, чтобы вырываться.
– В театр! Я хочу, чтобы вы появились сегодня на премьере у Святого Моисея. Труппа Сакки дает новую оперу, и я хочу, чтобы все вас там увидели.
– Но зачем?! – воскликнула Александра, словно в потоке вихря летя по уже знакомым переходам и едва успевая подбирать платье, чтобы не наступить на подол и не упасть.
– Bы снова в Венеции, Лючия. И вы принадлежите мне, – полуобернувшись, улыбнулся ей Лоренцо краешком своего длинного, узкого рта, и у Александры подогнулись ноги.
Но он и теперь не поцеловал ее, так что тоска по его губам надолго смешалась в ее душе с презрением к себе.
***