Пройдя Пьяцетту, Александра поняла, что убила здесь не меньше трех часов, разглядывая излюбленные венецианками жемчуг, зеркала, дивные, тончайшие в мире кружева, сукна, разные шелка, золотые изделия, полотна, разноцветные ленты, парчи, серебро, брильянты… Все было выставлено на продажу, все представляло зрелище неописуемое!
Чувствуя себя несколько ошалевшей, Александра огляделась. Она уже давно потеряла своих преследователей – не обнаружила их и сейчас. Может быть, пытка дамскими радостями, тряпками и побрякушками, сломила их? С другой стороны, монахи, переходящие из одной людной лавки в другую, – зрелище, мягко говоря, необычное. Возможно, они затаились где-то за углом, высматривают жертву.
Александра резко свернула в первый же проулок – и тотчас поняла, что Пьяцца и Пьяцетта – еще не вся Венеция.
Стоило немного отойти в глубь от Сан-Марко, и город неузнаваемо изменился. Узкие переулки глядели молча, затаенно. Шаги прохожих были здесь редки.
Узкий канал вел мимо старого здания, на стене которого отчетливо различим был барельеф: человек в чалме ведет верблюда. Возможно, это приземистое строение без окон служило складом товаров для восточных купцов? Александра не удержалась – погладила верблюда по его надменной морде и пошла дальше.
Солнце весело лучилось на зеленых волнах всякой поросли, перекинувшейся со стен дворцов к тихим водам маленького канала. Вода странно приковывала и поглощала все мысли и звуки, и глубочайшая тишина ложилась на сердце.
Александра остановилась на мостике через узкий канал и задумалась, уйдя взором в зеленую зыбь отражений.
Единственным путем можно заслужить прощение и даже признательность Лоренцо: найти бумаги Байярдо. Но где? Как? И даже в случае невероятной удачи это будет прощение и признательность для Лючии. А что достанется Александре, кроме еще одной ночи, после которой сердце ее будет разбито, ибо оно не нужно Лоренцо. Ему нужно только тело… тело Лючии!
Александра в отчаянии стиснула виски. Ох, она запуталась, безнадежно запуталась в бесчисленном множестве отражений: Александра – Лючия – Александра… Чудилось, она глядится в осколки разбитого зеркала, находя в каждом свой образ – всегда новый, всегда неузнаваемый.
Нет, надо уехать. Зачем ждать вечера? Покинуть Венецию прямо сейчас, пока сердце еще не разлетелось тысячью осколков, в которых запечатлено одно и то же лицо с холодными глазами и насмешливым ртом… Лоренцо. Ох, боже мой, Лоренцо!..
Александра прижала руки к горлу, подавляя стон.
– Вам помочь, прекрасная синьорина? – раздался рядом высокий мальчишеский голос.
Александра повернула голову – и вытаращила глаза, увидев того самого мальчишку с Эрберии. Он что, тоже следил за ней?!
Но мальчишка смотрел с таким откровенным восторгом, что на него как-то не получалось сердиться.
– Осмелюсь сказать, синьорина, вы прекрасны, как сама любовь, и такая же печальная, – внезапно изрек он, и это выражение, вполне достойное пера Тассо, Ариосто или Данте, заставило Александру вновь вытаращить глаза. Правду говорят, что в Италии все поэты!
– Ну и ну, – усмехнулась она. – Спасибо на добром слове. Только не знаю, принять ли это за комплимент.
Мальчишка озадаченно свел брови. Пожалуй, он не привык к философским спорам. Complimento или есть – или его нет.
– Ну… не знаю, – туманно ответил он. – Это уж как вам будет угодно. Мне велел это сказать он.
Сердце Александры замерло.
– Велел сказать… он ? – переспросила она глухим голосом. – Кто?..
– Он , синьорина, – с жаром повторил мальчишка. – Почтенный, прекрасный и очень щедрый синьор. Он послал меня следить за вами. Кстати, за вами следят еще двое бездельников-монахов, вы знаете? – вставил он вскользь, а потом продолжил, приняв весьма патетический вид: – Он сказал: синьорина, мол, сама не знает своего счастья. Убежала, а от себя не убежишь. Он зовет вас вернуться к счастливому прошлому и вспомнить… – Тут мальчишка на миг сбился со своей скороговорки и возвел глаза к небу: – Вспомнить, что fortes fortuna adjuvat. Да, вот так, именно: fortes fortuna adjuvat! – торжественно повторил он.
– Смелым помогает судьба! – Александра восхищенно смотрела на мальчишку, забыв, что классическая латынь все-таки дается итальянцам много легче, чем другим народам: – Лихо ты запомнил!
– Ну да! – Он задрал было нос, но тут же смущенно признался: – Там было еще что-то насчет quarenda и virtus [48], только я забыл.
Александра задумалась, пытаясь вспомнить подходящее по смыслу латинское выражение, но мальчишка отмахнулся:
– Да ерунда все это! – показав, что он все-таки не чужд философии. – Главное – fortes fortuna adjuvat!
– Правда, – кивнула Александра. – Твоя правда… – И все-таки не тронулась с места.
У нее не было ни малейшего сомнения, кто послал мальчишку. Если Чезаре и пан Казик выслеживают Фессалоне, то Лоренцо… Лоренцо, наверное, ищет примирения. «Почтенный, прекрасный и очень богатый синьор», – сказал мальчишка. Для него, конечно, почтенный и очень щедрый. А для нее, Александры, – прекрасный. Да, прекрасный, прекраснейший, единственный в мире! Божественный.
Она восхитилась деликатностью, которой прежде и не предполагала в Лоренцо. Не возник сам на ее пути – неумолимый, неотразимый, – а дал ей возможность подумать, выбрать…
Значит, он не согласен с Чезаре, считающим ее предательницей и лгуньей. Значит, его в чем-то убедили их две безумные ночи, а потом та, третья, между жизнью и смертью, когда Александра отдавала свое дыхание ради его спасения…
– Так вы идете, синьорина? – напомнил о себе оборванный Меркурий [49], проявляя некоторые признаки нетерпения.
– Погоди, – пробормотала Александра. – Дай подумать.
– О Мадонна! – так и взвился «Меркурий», словно и впрямь был облачен в крылатые сандалии. – Да чего тут думать, не понимаю. Любая синьорина, даже во сто крат прекраснее, чем вы, будет только счастлива принадлежать этому синьору! Он так умен, он столько знает. Деньги так и сыплются в его руки…