Радостно вскрикнув, она покрепче стиснула флакон и бестрепетно ухнула вслед за Фессалоне в черную холодную воду. Следом кинулся Маттео, успев еще привести в действие механизм, возвращающий часть стены на место, так что когда через несколько минут после сего замечательного спасения открылась крышка потолочного люка и человек с факелом свесился вниз, его изумленному взору предстала пустота.
Узники исчезли!
Идти Извольскому было трудно, ведь он промок насквозь, отяжелевшая ткань сковывала движения. И все-таки это было лучше, чем то, что он предлагал вначале: Александра идет по набережным, а он плывет по каналам и каналетто. Может быть, ему и впрямь было легче плыть, чем идти, но она боялась хоть на мгновение остаться одна. Его появление было таким чудесным, что Александру просто дрожь начинала пробирать: а вдруг он исчезнет так же внезапно, как появился? Нет уж, пусть лучше идет рядом, шлепая по каменным плитам как большой сердитый тюлень… если можно себе представить тюленя, бредущего по Венеции за полночь об руку с перепуганной золотоволосой красавицей.
На одном из мостов они приостановились и заспорили: князь Андрей настаивал немедленно идти к палаццо Фессалоне, освобождать Лючию, ну а Александра долго взывала к его здравому смыслу: она ведь даже не знала, где это палаццо находится, не то чтобы разобраться там в лабиринте комнат, разыскать тайник – да еще бог весть как он открывается! Нет, надо как можно скорее найти Лоренцо, объясниться с ним, испросить прощения для Лючии и уж потом идти освобождать ее и ее спутников. Князь Андрей пламенно спорил: сколько страхов придется претерпеть Лючии, думая, что она погребена навеки, бесплодно взывая о помощи! Александра резонно предлагала не тратить время на споры, поскольку словами делу не поможешь. Сама-то она ничего не имела против, чтобы ее коварная сестрица потомилась немножко под замком. Лючия ведь без зазрения совести оставила Александру взаперти, и даже если собиралась за ней воротиться, в чем не сомневался великодушный князь Андрей, то уж Александре она об этом доложить не позаботилась…
Пререкаясь, дошли наконец до отеля, куда распорядился доставить свои вещи Извольский. Окна были темны – здесь давно спали. Князь Андрей заколотил в дверь и принялся объясняться с привратником. Александра затаилась в подворотне: ей все-таки удалось убедить его сменить платье, прежде чем идти объясняться с Лоренцо. Решающим доводом был тот, что ночи в мраморных дворцах вдвое прохладнее, а стало быть, промокший князь Андрей будет не только жалко выглядеть, но и рискует заболеть насмерть. Кто тогда замолвит слово за Лючию?
Стоя в темной подворотне и дрожа не столько от холода, сколько от страха перед неизвестностью будущего, она размышляла, как повезло ее загадочной сестре, сумевшей столь прочно приковать к себе этого смелого, благородного, красивого человека. И слова не было молвлено князем Андреем в обвинение – все только в защиту его шалой, грешной жены, которой он безоглядно простил не только темное прошлое («Все это до меня случилось, а стало быть, и вовсе не случалось. Откуда ж ей знать было, что она меня повстречает?!»), но и неясное настоящее. Он не намеревался ни в чем упрекать ее: желал только повенчаться с нею заново, в Венеции, в церкви католической, и уж теперь ждать от нее верности клятвам. Да, повезло Лючии! Александра даже плечами передернула при мысли, какая единообразно-благополучная жизнь сложилась бы у них с князем Андреем, не вмешайся роковой случай. Да они друг дружке давным-давно глаза бы повыцарапали, возненавидели бы друг друга, ибо каждый из них был, оказывается, создан именно для той стези, на которую ступил волею Рока – или Бартоломео Фессалоне, Лоренцо Байярдо, Чезаре Агостино, которые на то или другое время брали на себя роль Провидения. Как выясняется, она должна благодарить их за счастье жизни своей!
Александра тихонько засмеялась – и вздрогнула: выросший как из-под земли князь Андрей сурово спросил:
– Ты в своем уме?
В самом деле: спасенная из заточения, стоит одна-одинешенька в темной подворотне и заливается-хохочет! Александра успокаивающе похлопала его по рукаву, мимоходом отметив плотность и гладкость отличного атласа. Окинула его взглядом. Даже при блеклом лунном свете видно было, как изысканно одет Извольский. Александра довольно кивнула. Ах, как он красив, ее… брат. Вот именно. Все дело в том, что они с Андреем были с издетска предназначены для дружбы, но не для любви. Для любви ей нужен тот, другой: загадочный, непостижимый, пугающий и манящий. Другой, другой… Лоренцо с князем Андреем – как две стороны одной монеты. Да и они с Лючией таковы же!
– Это я так, – неловко отмахнулась Александра. – От страха. Пойдем скорее.
Сначала они шли пешком, потом навстречу попалась одинокая гондола. Александра окликнула баркайоло. Андрей неловко полез в узкий, тесный гробик, сел там, напряженно, угрюмо.
Чем ближе подплывали к палаццо Анджольери, тем меньше уверенности оставалось и у Александры. Tеперь ей казалось, что ничего нельзя придумать хуже, как предстать перед Лоренцо об руку с человеком, только что ранившим его на дуэли – пусть легко, пусть оцарапавшим, но все-таки! Как воспримет Лоренцо весть о том, что все эти месяцы сперва терзал, потом любил, потом презирал и ненавидел женщину, ни в чем перед ним не повинную? Получалось, что он расчетливо терзал безвинную жертву, а каково осознавать такое человеку чести? Ой, кошмар! Александра судорожно вздохнула. Не лучше ли оставить все как есть, появиться перед Лоренцо одной, а потом как-нибудь тихонько вызнать, где заточена Лючия? Да, и все это время Андрей будет терзаться неизвестностью, Лючия – страхом смерти, а Лоренцо – недоверием? Нет уж, объяснений не миновать, и чем скорее, тем лучше. Только как бы к этому подступиться?..
Ну, ладно. Для начала – войти в дом.
Гондола причалила.
Князь Андрей соскочил на сырые мраморные плиты, подал руку Александре, и они несколько мгновений постояли, как испуганные дети, растерянно глядя друг на друга.
Дом был темен, и только три окна с краю фасада светились. Там кабинет Лоренцо. Значит, он не спит…
– Ну, что будем делать? – прошептали враз – и засмеялись, и как-то отлегло у обоих от сердца.
– Ох, я бы раньше всего переоделась, – вдруг сказала Александра, пытаясь уверить себя, что больше всего гнетет ее тяжесть перемазанных грязью юбок и сырой, гнилостный запах подземелья, чудилось, въевшийся в каждую складку.
Вот именно, переодеться, причесаться – предстать перед Лоренцо во всеоружии красоты и невинности!
И она повела князя Андрея не сразу в кабинет, а кружными коридорами – в свою опочивальню.