Меч Луны бесшумно рассек воздух, и не только. Затем сверкнул в коротком выпаде. Абдулла-хаджи развернулся и продолжил свой путь.
Большой Пепс умер почти мгновенно. А Шуруп всё никак не хотел расставаться с поганой здешней житухой, давненько им проклинаемой, – ухватился двумя руками за горло, рассеченное десантным ножом, сжал, стиснул, желая остановить кровь и удержать вытекающую жизнь… Борьба с неизбежным длилась пару минут и закончилась вполне предсказуемо.
…Учитель, как было всегда, оказался прав. Вертолет – железное порождение шайтана – стоял именно там, где велел его искать Абу-Нагиль.
Абдулла-хаджи резким движением откатил дверь, запрыгнул внутрь. И сразу же пустил в ход меч Луны и меч Солнца.
Светлановский проспект был таким же, что и раньше. До Дня Станции, до Большой волны, до многих миллионов тонн песка и ила, поднятых обезумевшей водой со дна залива и обрушенных на город…
Все было привычно и знакомо.
Зеленели тополя.
Смеялись дети.
Два бомжа дрались из-за найденной бутылки. Мне захотелось их расцеловать.
Впереди высилась многоэтажная «шайба» Северного шопинг-центра, недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом, но я неторопливо не сумею, я побегу и буду смеяться и плакать на ходу, не прекращая бега… Потому что там, за «шайбой» – уродливой для нового человека, а нам привычной – стоит неприметный восьмиэтажный дом, часто снившийся мне ночами, и я взбегу на второй этаж, и звонок взорвется ликующим воплем, и дверь распахнется, и…
Рука. Не моя. Чужая, хоть и растет из моего плеча. Изогнулась, тянется к шее. В ней карпульный шприц. Зачем?
«Шайба» приближалась на удивление быстро, словно серая лента тротуара стремительно двигалась под моими подошвами, причем в попутную сторону. На короткую колющую боль я не обратил внимания. Я торопился. Я спешил домой.
Сейф лежал на мягком мху, как на перине. К его замку прилипло металлическое устройство, изначально непредусмотренное конструкцией. Что-то там пощелкивало, попискивало, – Тарантул не вмешивался в работу электронной отмычки. Сейчас откроет, пять минут – самый максимум, возможный в крайнем случае, если из огромного, но все же конечного числа перебираемых комбинаций верной окажется последняя.
Но справиться с замком и поднять крышку – полдела, его самая простая и легкая часть. Потому что под первой крышкой окажется вторая, и запор там другой, отпираемый дистанционно с помощью сигнала, каждый раз нового, завязанного на дату, время, биометрию владельца и кучу других вещей… И попробуй ошибись хоть в самой малости, – тут же активизируется система уничтожения и на исправление случайной ошибки останется ровно двадцать секунд.
История о том, как Тарантул ухитрился несколько раз тайно записать сигнал, как бился с его расшифровкой и алгоритмом, каким изысканным способом произвел проверку достигнутого результата, – отдельная песня. Да что там песня – эпическая поэма! Именно в том и состояла главная трудность растянувшейся на годы операции. В сравнении с ней перестрелять охранников, хотя бы и генавров, – детская забава.
Награда соответствовала масштабу подвига. Тарантул знал, что внутри. Электронные дорожные чеки на большие суммы – для тех немногих мест, где уцелели остатки банковской системы. Пачки банкнот – валюты разные, самые ходовые, номиналы крупные – для тех частей мира, где банков нет, но все же сохранились остатки цивилизованности. Монеты и небольшие слитки, золотые и платиновые, и даже два десятка ограненных алмазов, примерно одного веса и стоимости, – универсальное платежное средство для мест диких, практикующих самую первобытную торговлю.
Но это все мелочь… Вернее, общая сумма огромна, но в сравнении с остальным состоянием аль-Луаньяна – мелочишка на карманные расходы. Все это можно бросить здесь, большого убытка не будет…
Потому что в сейфе хранился раллер – на вид обшарпанный, старый, непонятно как и зачем здесь оказавшийся. Точно так же в набитой сокровищами пещере, куда забрел пытливый юноша по имени Аладдин, валялась в углу запыленная, исцарапанная лампа, позабытая и никому не нужная.
Но именно лампа была главным сокровищем в пещере. А раллер – в сейфе, он давал прямой выход на главный банковский счет Эфенди, не больше и не меньше. С возможностью бесконтрольного распоряжения.
Конечно, счет будет заморожен, едва владелец разберется в ситуации. Но Тарантул недаром побывал сегодня в радиорубке, и знал: несколько часов у него в запасе есть.
За несколько часов грамотный человек может сделать очень многое. Даже отсюда, из таймырской тундры. Все рассчитано идеально – спутник появится в зоне приема через двадцать три с половиной минуты. И тут же начнется ударная экспроприация экспроприатора. Первый транш уйдет Триаде, без него вертолет, который должен прилететь и вывезти Тарантула на мыс Четыре Креста, в воздух не поднимется.
А потом…
Электронная отмычка сработала. Наружная крышка поднялась. Устройство, напоминавшее коммуникатор, выдало кодированный сигнал абсолютно бесшумно. Тишина стояла мертвая. Тарантул не дышал, в самом прямом смысле, организм позабыл, что имеет такую функцию.
Через миллиард лет томительного ожидания прозвучали несколько первых тактов детской песенки. Тарантул хотел заплакать, но он не умел.
Внутренняя дверца отворилась – сама, словно услышав «Сезам, откройся!»
Тарантул увидел именно то, что должен был увидеть, – монеты, банкноты, чеки, слитки, раллер… То, что видел не раз в своих снах.
Через миг наваждение рассеялось. Всё было не так, как представлялось. Кто-то и зачем-то завернул сокровища в большой сверток из упаковочной бумаги, местами испачканной. И нарисовал на бумаге маркером картинку – стилизованная кисть руки, четыре пальца согнуты, средний оттопырен.
Тарантулу повезло. Он не успел ничего понять. Сверток взорвался, вспыхнул ослепительной сверхновой звездой, испепелившей и поглотившей Тарантула.
Популяция диких северных оленей на Таймыре переживала не лучшие свои времена. Далеко не лучшие. Возможно, последние…
Одни пастбища исчезли в пучине вновь образовавшегося моря. Другие уцелели, но любой человек, имеющий радиометр или аналогичный прибор, обошел бы их десятой дорогой.
У оленей радиометров не имелось. Они щипали зараженный ягель, а потом важенки телились странными и уродливыми оленятами, погибавшими вскоре после рождения. Олени не умели удивляться и не умели понять, что все в мире сдвинулось, что все идет не так…
Они, пока могли, пытались жить, как многие поколения их предков, кочевавших по тундрам и предгорьям. А когда не могли – погибали.
Олени вымирали.
Едва ли десятая часть от прежних бесчисленных стад двинулась в ежегодную осеннюю откочевку. Но в абсолютном значении их оставалось еще много, счет шел на тысячи голов.
Словно живая серая река текла по долине – олени двигались на юго-запад, в Авамскую тундру, куда позже приходит зима и ягель дольше остается питательным и сочным.