— Ты это, машину убери-ка с дороги от греха, поворот позади слепой. Тут, между прочим, одно из первых наших ДТП произошло.
— В клуб придете?
— Приду.
Дальнейшая дорога до Белой Церкви прошла без происшествий, лишь на подъезде к повороту мы издали увидели впереди одинокую бабку на велосипеде. Похоже, это работница храма, одежда соответствующая. Как же ее зовут… Вспомнил, Аглая!
— Притормози возле.
Монтана аккуратно, даже с поворотником, обогнал недовольно посмотревшую на нас велосипедистку и остановился, на этот раз у обочины, почти у синего знака-указателя с белой стрелкой налево и надписью «п. Белая Церковь».
— Здравствуйте, бабушка Аглая, не страшно ли одной-то ездить по лесам? — крикнул я в открытую форточку.
Аглая остановилась возле машины, уверенно поставила ногу в стоптанном сером башмачке на землю, внимательно осмотрела нас с наклоном головы.
— И вам здоровьица, оглашенные! Все бензин жжешь, шериф полицейский? Здоровье, смотрю, не бережете, пузы отростите до поры, молодые люди, — легко проворчала она. — И что вы тут страшного нашли, скажите на милость? Зверья давно в этих местах не водится, да у меня и «хаудах» вот наготове имеется.
Я присмотрелся — в передней корзинке, сделанной в виде нормального кенгурятника, под правой рукой у бабки был закреплен обрез двадцатого калибра. Круто подготовлены служители культа, хозяева земель, таких не напугаешь.
— Мы как раз туда, не подвезти ли вас, уважаемая?
— Ехайте себе с Богом, мальчики, сама свои педальки докручу.
После того как мы тронулись и поехали дальше, водитель восхищенно заявил:
— Какие люди, видали! Самостоятельные, сильные! Как про них не писать?
Помедлив, он добавил, переходя на «ты»:
— Шериф, а ты слышал про недавний случай на Пакистанке, когда умники из какого-то афганского племени или кто там они, ну, к нам в иждивенцы пожаловали? Беженцами стать захотели! На гуманитарной шее посидеть приспичило, да чтобы в чистых палаточках с крестами… Вот что это такое, а? Работать не хотят, ресурсы им давай, жилье, питание… Дурака включили, будто ничего не понимают, чукчей из себя строят.
Ишь ты, все уже про это случай знают, обсуждают. Деревня огромная…
Да уж, идеи создания гуманитарных миссий вряд ли в скором времени приживутся на новой планете.
— А ты, Эльдар, если уж чукчей и вспоминаешь в таком ключе, то и пример с них бери во многом, если историю учил… Крепкие люди. Знаешь ли, что это единственный наш народ, который сто пятьдесят лет отстаивал свою независимость и так и не был покорен царской Россией — по договору вошли, так и остались? Три войны — и все кончились поражением русских. Говорят, сам Суворов занимался чукчами по поручению Екатерины, так как они терроризировали всю Восточную Сибирь, практически сведя на нет орочей, ительменов и прочих соседей? Знаешь, что чукчей знали и боялись жители даже Зауралья еще во времена Ивана Грозного? И русские издревле знали этот народ. А справились с ним только водкой. Так что уж чукчи точно свое отстояли.
Так продуктивно и интересно разговаривая, мы с бешеным пиццевозом и добрались до Белой Церкви, где Монтане нужно было скинуть груз.
Я был уверен, что пробуду в поселке не больше пяти минут, но пришлось немного задержаться. Монтана сразу подъехал к храму, энергично просигналил раза четыре. Ни выходить из машины, ни связываться по рации пиццевоз не собирался. Во всех мирах — и на старой Земле, и на этой — дежурные блатные водители диспетчерских служб ведут себя одинаково: драйверы заранее смертельно устали, у них очень много всяких важных дел, и вообще они — элита водительского состава. Особенно ближе к вечеру, когда рабочий настрой спадает, эмоции затихают и никто особо ругать за такое хамство не будет.
Кузов натер до блеска, а коврики на полу грязные.
Так он и сидел, пока из ворот церкви не вышел молодой служка, который и забрал пакет-посылку, расписался в накладной.
Мы почти развернулись на кольце, но возле знаменитой бетонной остановки автобусов, расписанной картинами местных художников, «шестерка» была неожиданно остановлена Булавиным, невысоким, но солидным пожилым мужчиной.
Ремесленник он известный, бумажных сфер человек. В смысле, бумагу производит. У Булавина сразу два дела в попечении. В порядке выполнения государственной программы он содержит установку по производству туалетной бумаги, не самое престижное занятие. А вот для души и для удовольствия — создает книги с нуля. Бумагу сам изготавливает, блоки режет и клеит, переплетает. И все — исключительно из местного сырья, кустарными технологиями, ничего Каналом не берет. И я не скажу уверенно, какая из этих задач для общества важнее. Ценнейший специалист и энтузиаст редкий. Сначала столь редким ремеслом занимался один Порфирий, воцерковленный забавный старичок, но дело двигалось медленно, и работало оно исключительно на церковь. С распределением же первостепенных госзадач сектор отошел Булавину, теперь он командует. И установку, столь важную для санитарно-гигиенического обеспечения анклава, они вдвоем запустили, и технологии кустарного бумагоделия быстрей осваиваться начали.
Некогда Булавин работал старшим мастером на АвтоВАЗе, в каком-то опытном цеху. Всю жизнь оттрубил на одном предприятии. Отличный мастер, наладчик, прекрасно знающий свое дело, а отечественную автотехнику — как «Отче наш». Однако, попав на Платформу, Булавин сразу же и категорически отказался работать в мехмастерских у Дугина. Как его только не уговаривал главный механик! Нет, и все.
— Просто надоело, Евгений Иванович, сил нет, поверь. Всю жизнь я старался, работал, как ишак, и что в итоге? Хана отечественному автопрому. Сейчас там иностранные менеджеры. Раньше были наши, но всем им на завод плевать. Был у нас такой генеральный директор, — вспомнил старый мастер, — Каданников… Помню, как к нему рабочие ходили. «Ты когда, черт, нам зарплату платить думаешь?» Каданников подводит их к окну кабинета, а там площадь-склад, забитый «жигулями». «Видали? Склад забит, торговли нет — откуда деньги?» Приходят работяги через полгода с тем же вопросом. Подводит он их опять к окну — площадь пуста. «Видали! Машин нет ни хрена, откуда я вам денег возьму?» А новым отечественная марка автомобиля вообще не нужна. Так что я, Евгений Иванович, лучше уж для души поработаю, думаю, и здесь пользы принесу немало… В общем, будут сложные случаи — зови, что-то вспомню, помогу. А так — извиняй.
И ушел делать бумагу.
Когда Монтана остановил машину, я сразу вышел. Человек остановил достойный, значит, дело есть, негоже через форточку переговариваться. Ремесленник степенно сделал два шага, подошел поближе.
— Приветствую тебя, Петр Игнатьич.
— И тебе не болеть, Виктор Сергеевич. Давай-ка отойдем подальше, дело у тебя наверняка важное. Что случилось?
Этот серьезный, уверенный в себе человек, вместе со мной отступив за остановку, неожиданно смутился, помедлив с ответом: