Хмель свободы, которая показалась вдруг такой досягаемой, ударил ей в голову! Она почти уверила себя, что пояс стражника будет просто-таки увешан всевозможными ключами, которые отворят все решетки, отомкнут все запоры… И осталось самое малое: сговориться о побеге с соседкою.
Поэтому Варенька уселась вплотную к решетке и, прижавшись к ней лицом, пристально уставилась на скомканную женскую фигуру в углу, всем сердцем торопя ее пробуждение.
Солнечный квадрат на полу сместился на самую чуточку: то есть прошло не больше часу, хотя Вареньке казалось, будто минуло ужасно, непоправимо много времени, прежде чем бесформенная груда в углу начала оживать.
Сперва раздался едва слышный стон… затем тихое лязганье: это женщина шевельнула рукой, затем оковы зазвенели громче: она попыталась сесть.
Кое-как, опираясь на стену, утвердилась в этой позе и принялась подносить к глазам то одну, то другую руку, тупо рассматривая оковы и явно не веря тому, что видит.
Хриплый крик вырвался из ее горла — и, внезапно вскочив, женщина принялась метаться по каморке, то и дело падая, когда ее окорачивала цепь, не дававшая дальше двух шагов отступить от стены, — и опять вскакивая, с неожиданной силой воздымая связки грохочущих кандалов, ударяя ими в стены.
«Ну, такая одним ударом стражника с ног собьет, — мелькнуло в голове у Вари. — Она и стены разнесет, если захочет… экая буйная, дикая ярость!»
И все-таки силы незнакомки имели предел. Изнемогая от тяжести навьюченных на нее желез, она наконец-то рухнула на колени — и, биясь лбом в каменный пол, разразилась такими страшными, богохульными проклятиями, что у Вареньки, жадно ловившей всякое слово, непременно затрепетало бы от ужаса сердце, когда б оно уже не трепетало от радости: ведь все проклятия незнакомки были предпосланы магарадже Такура!
Господи, как она только не называла его, как только не костерила… Он был пометом вонючей драной курицы; он был высохшим калом паршивого шакала; он был зловонной мочою старого осла; он был дохлым петухом, оскопленным трехногим мерином; тигром с вывалившимися зубами; слоном без хобота; дохлым крокодилом; изъеденным проказою парией… но чаще всего среди этих проклятий, упомнить которые целиком Варенька была просто не способна, чаще всего среди обличений жадного, распутного, жестокого, сластолюбивого магараджи повторялись слова «проклятый лжец» и «подлый клятвопреступник».
В конце концов Вареньке удалось понять, что магараджа приказал этой женщине что-то сделать. Она приказание исполнила, однако магараджа остался недоволен — недоволен до того, что приказал заковать свою рабыню в железы и обрек ее на заточение, а может быть, и на смерть.
И Варенька терялась в догадках: что же такое сделала, а вернее, не сделала эта красивая женщина? Теперь она уже разглядела свою соседку и не могла не восхищаться роскошными, тяжелыми, гладкими, будто расплавленная смола, волосами, огромными черными глазами, чувственным алым ртом, точеными чертами лица — почти совершенно правильного с точки зрения индийского канона. Воистину, перед нею была одна из тех небесных апсар, которые без труда могли соблазнить и воина, и труженика, и богатого бездельника, и аскета, и бога. Каждая линия ее тела дышала назойливой чувственностью, запах пота смешивался с запахом благовоний, и Варенька вдруг показалась себе такой невзрачной, бледной… просто-таки серой по сравнению с этой яркой красотою, Что, уязвленная обидным сравнением, поднялась — и побрела от решетки прочь, в свой угол.
Слезы вдруг подступили к глазам. Поскольку мысли ее все вертелись вокруг Василия, она вдруг представила его, уже ворвавшегося сюда, в этот отвратительный зиндан, расшвырявшего стражников, разметавшего стены, двери — и застывшего на пороге с руками, простертыми к ней, Вареньке. И ей вдруг вообразился косой, оценивающий взгляд, который Василий бросит сквозь решетку на «апсару», благоухающую так остро, пряно и призывно, что…
Что могло быть потом, Варенька воображать не стала: грозно назвала себя дурой, дурищей. Нашла время ревновать!
Варенька улыбнулась пристыженно, оглянувшись на соседку с видом самым пренебрежительным (волосы у нее слишком черные и какие-то маслянистые, словно бы давно не мытые, и рот слишком велик, и бедра просто-таки несоразмерно широки, а ноги, между прочим, коротковаты, щиколотки же толсты и некрасивы!), — как вдруг наткнулась на ее изумленный взгляд.
Мало сказать — изумленный! Виду незнакомки был совершенно ошарашенный, словно перед нею была не белая женщина в лохмотьях, а по меньшей мере… по меньшей мере отвратительная кобра, только что свалившаяся с небес или просочившаяся сквозь плотно пригнанные плиты пола. Да, лишь на лютую змеищу можно было смотреть с такой гадливостью! Изумление в глазах узницы резко сменилось отвращением.
«Может быть, она — браминка, которая боится оскверниться соседством с иностранкою?» — успела подумать Варенька — и вздрогнула от неожиданности, потому что незнакомка вдруг… разразилась хохотом.
Но не было веселья в ее смехе: в нем звучала безнадежность, смирение перед причудами судьбы, которая ввергла эту женщину в узилище вместе с этой… этой…
Она так и назвала Вареньку: «Эта!» И не было сомнения, что ненавидит не просто какую-то там чужеземку.
Именно Вареньку, только ее.
— О боги, земные и небесные! — тоскливо пробормотала незнакомка. — Нет, этого я не заслужила, о нет!
Я готова принять смерть, если такую участь вы приуготовили мне, но за что, за что мне такая мука? Чем прогневила вас бедная, несчастная Тамилла, если вы обрекли ее ждать смерти рядом с этой… с этой… О, да лучше я размозжу себе голову оковами, чем еще раз взгляну в ее мерзкое, ненавистное лицо!
И, крепко зажмурясь, она воздела руки, как бы намереваясь обрушить их себе на голову — и тем положить конец своей злосчастной жизни.
— Ради бога! — оскорбление, испуганно вскрикнула Варенька. — За что ты меня так ненавидишь? Опомнись, ведь мы встретились впервые в жизни. Ты приняла меня за кого-то другого, перепутала меня с…
Огромные черные глаза распахнулись и полыхнули таким пламенем злобы, что Варенька осеклась и даже невольно прикрылась ладонью.
" — Перепутала? — прошипела назвавшаяся Тамиллой. — Приняла за другую?.. Ха-ха-ха! О нет! Я узнала Тебя сразу, с первого же мгновения! И ты напрасно уверяешь, будто мы встретились впервые в жизни. Мы встречались не раз и не два… только ты, конечно, не помнишь меня. Ты-то меня не замечала. Что тебе до какой-то служанки, одной из многих, которые подавали тебе воду, и хукку, и сладости и стелили тебе постель…