— Не приближайтесь ребята, — потребовал вдруг Призрак. — Я так перетрусил, что за себя не отвечаю.
Оба Знака остановились. Слеза по коридору приближался Дроппа, пьяным голосом выводя разухабистую балладу. Голос смолк, потом, уже неуверенно, начал «Скалу Времен». Эта песня тоже оборвалась, донесся шум падающего тела и звон стекла.
Мне подумалось, что с этого расстояния я бы мог мысленно дотянуться до Камня. Впрочем, кто его знает, что бы из этого вышло, учитывая, что все четыре главных участника столкновения — не люди.
Кто-то вызывал меня по Козырю.
— Да? — спросил я шепотом.
Голос Дворкина произнес:
— Насколько это в твоей власти, не позволяй Логрусу завладеть Камнем.
И тут из багрового зева раздался голос — хриплый, он от слога к слогу менял высоту и казался то мужским, то женским:
— Верни Око Хаоса. Единорог взял его, когда они схватились, в начале времен. Оно краденое. Верни его. Верни.
Голубое лицо над Путем не материализовалось, но голос был тот же:
— Оно оплачено кровью и болью. Оплачено сполна.
— Камень Правосудия и Око Хаоса или Око Змея — разные названия одного самоцвета?
— Да, — отвечал Дворкин.
— Что будет, если Змей получит свое око обратно? — полюбопытствовал я.
— Вселенная скорее всего погибнет.
— Ох.
— Что мне за него дадут? — спросил Призрак.
— Дерзкий механизмишко! — прогремел Образ.
— Наглая конструкция! — взвыл Логрус.
— Оставьте комплименты себе, — сказал Призрак, — и предложите что-нибудь посущественней.
— Я могу выхватить его у тебя. — отвечал Образ.
— Я могу изорвать тебя в клочки и отнять его силой, — объявил Логрус.
— Ничего подобного вы не сделаете, — заявил Призрак, — потому что сосредоточиться на мне — значит подставиться противнику.
Я услышал, как Дворкин хихикнул.
— Объясните, — продолжал Призрак, — зачем спустя столько времени ворошить старую ссору.
— Вот этот перебежчик, — Логрус выбросил в мою сторону протуберанец, чтоб не оставить сомнений в личности перебежчика, — нарушил равновесие в пользу моего врага.
Запахло паленым волосом, я загородился рукой.
— Минуточку! — вскричал я. — Мне не оставили выбора.
— Выбор был, — проревел Логрус. — И ты его сделал.
— Сделал, — отвечал Образ, — но лишь восстановил равновесие, которое ты нарушил в угоду себе.
— Восстановил?! Перегнул в другую сторону! В твою! А склонил его отец этого предателя… — От Логруса снова оторвался огненный язык, я снова закрылся рукой.
— Без моего участия.
— Но, вероятно, по твоему наущению.
— Если бы ты сумел передать Камень мне. — сказал Дворкин, — я бы спрятал его до выяснения обстоятельств.
— Не знаю, смогу ли я до него добраться, — отозвался я, — но буду иметь в виду.
— Дай его мне, — прорычал Логрус, — и я сделаю тебя своим первым служителем!
— Ты — машина для обработки данных, — загремел Образ. — Я дам тебе знание, каким не обладает вся Тень.
— Я дам тебе власть, — сказал Логрус.
— Неинтересно, — ответил Призрак.
Цилиндр закрутился и был таков.
Девушка, Камень и все остальное исчезло.
Логрус взвыл, Образ взревел. Знаки ринулись один на другой. Они должны были столкнуться где-то возле комнаты Блейза.
Я вызвал все защитные чары, какие мог. Мандор за моей спиной сделал то же самое. Я закрыл голову, подобрал колени и…
Я падал. Меня ослепило беззвучным взрывом. Обломки сыпались со всех сторон. У меня было такое чувство, будто я угодил в авиакатастрофу и погибну, не возвестив миру свое открытие. Путь так же мало печется о детях Амбера, как Логрус — о Дворе Хаоса. Силы заняты собой, противником, основными принципами мироустройства, Единорогом и Змеей, геометрическими проекциями которых скорее всего являются. Им плевать на меня, на Корал, на Мандора, возможно — даже на Дворкина и Оберона. Мы — букашки; в крайнем случае — порою орудия, порою — докучная помеха, нас можно использовать по мере надобности, а потом ломать…
— Дай руку, — сказал Дворкин из Козыря.
Я ухватился за него и грохнулся к его ногам на цветастый ковер, в комнате без окон (ее мне описывал отец), среди книг и заморских диковинок, под чашами света, которые висели в воздухе без всякой видимой опоры.
— Спасибо, — сказал я, вставая, отряхиваясь и потирая ушибленное бедро.
— Я поймал отголосок твоих мыслей, — произнес горбун. — Все не так просто.
— Уверен. Просто мне иногда нравится впадать в пессимизм. Много ли правды в том, что мололи здесь Силы?
— Все правда, — отвечал Дворкин, — с их точки зрения. Главная загвоздка в том, как они толкуют действия противника, да еще — привычка на каждое событие припоминать другое, более древнее. Скажем, разрыв в Пути был на пользу Логрусу, и не исключено, что Логрус и впрямь исподволь руководил Брандом. Но в таком случае Логрус может сказать, что это — возмещение за День Сломленных Ветвей несколько столетий назад.
— Никогда о таком не слышал, — сказал я.
Дворкин пожал плечами:
— Ничего удивительного. Все эти события важны, в сущности, только для них самих. Я о другом — такой спор всегда сводится к первопричинам, а те весьма сомнительны.
— Каков же ответ?
— Ответ? Мы не в классе. Ответа, который устраивал бы кого-нибудь, кроме философов, — то есть который имел бы какие-либо практические следствия, — не существует.
Дворкин достал серебряную фляжку, плеснул из нее зеленой жидкости, протянул мне бокал:
— Выпей.
— Я так рано не пью.
— Это не спиртное, а лекарство, — пояснил он. — Ты на грани срыва, хотя, вероятно, сам того не понимаешь.