Цербер, замерший рядом, неподвижно вглядывался в грязно-молочную завесу. Он чуял что-то, и это было плохо. Только вот встать и идти было уже невозможно…

…Сначала показалось, что это удары сердца заставляют содрогаться все тело. Но тело вроде уже стало понемногу отходить от яростного марш-броска. И стало ясно, что это не его внутренняя дрожь.

Почва содрогалась под чьими-то тяжелыми шагами. Все отчетливее, все ближе — и вот из поля зрения внезапно исчезли все эти летучие маленькие монстры, перестали мелькать за спиной неясные тени. Словно знали, что здесь сейчас находиться небезопасно.

Злой заставил себя встряхнуться, подтянул поближе пулемет. Выдернул сошки, чтобы ухватиться поудобнее, — и стал ждать.

Шаги приближались, и холм содрогался, будто в него забивали бетонные сваи. В какой-то момент все прекратилось и наступило короткое затишье.

И тут случилось нечто неожиданное и совсем уж жуткое.

Цербер завыл.

Завыл протяжно, невыносимо тоскливо, словно оплакивал собственную, уже предрешенную смерть. И тут же в тумане возник силуэт чего-то огромного, не поддававшегося описанию, нависавшего над путниками, закрывавшего размытый свет далеких прожекторов.

Не давая ужасу вырваться на свободу и завладеть всем его существом, Злой вскинул ствол пулемета в зенит — туда, где предполагал увидеть «голову» неизвестного чудовища, — и спустил курок.

Пулемет затрясся в руках, извергая в туманную мглу пунктир трассирующих пуль.

Неимоверный рев разнесся над котлованом. Настолько мощный, подавляющий волю и разум, что Злой оцепенел, бессмысленно удерживая спусковой крючок: боезапас был расстрелян окончательно и, судя по всему, безрезультатно. Остекленевшим взглядом он тупо уставился на дымок, вьющийся над горячим стволом.

Весьма вовремя в голове вспыхнули картинки, напомнившие о судьбе почивших бойцов. Повинуясь внезапному, инстинктивному порыву, Злой вдруг отбросил оружие — и кубарем откатился в сторону. Следом метнулся и Цербер. В то же мгновение что-то огромное и неимоверно тяжелое рухнуло аккурат туда, где только что со своим пулеметом располагался Злой. Гнилая почва фонтаном брызнула во все стороны.

Наверное, это была одна из титанических конечностей разъяренного монстра, рассмотреть которого в этом мутном киселе не представлялось возможным. Эта громадная, размытая тень казалась воплощением злобного божества, всесильного тотемного идола этого мира.

Злой знал, что перед этим монстром он — как на ладони.

Чудовище видит его.

Чует.

Оно пришло, чтобы сожрать его. А может, просто убить — приводя в равновесие силы этой Злой Тверди.

И жить оставалось какие-то секунды — потому что убежать от чудовища невозможно.

Злой замер, как безмозглый кролик под взглядом анаконды, и равнодушно ощутил, как что-то огромное склонилось над ним, почувствовал, как на голову обильно закапала слюна из огромной голодной пасти…

Он тупо посмотрел на бесполезный «скорпион» в своих руках, за который все еще цеплялся как за спасительную соломинку, с отвращением отбросил его в сторону. Последнее, на что еще был способен Злой, — это устало думать. Он вспомнил, как шарахались от него твари в той, воистину Тихой Тверди, и из последних сил отправил чудовищу мысленный приказ:

«Убирайся!»

Но эта тварь была настолько же чудовищной, насколько и тупой. Она казалась совершенно непрошибаемой для психического воздействия. И когда Злой понял, что никакими уговорами, никаким оружием — ничем — не одолеть всю эту необузданную звериную мощь, в нем будто что-то взорвалось.

…Его руки слишком слабы, зубы мелки, и реакция не идет ни в какое сравнение с возможностями самого слабого из всех этих кровожадных мутантов.

…И сейчас, прямо в эту минуту, ему придет конец.

Пустой, бездарный конец невероятно длинного, почти бесконечного пути. Все его предназначение — если оно вообще есть — растворится в желудке безмозглой гигантской особи.

Его скрутило от ненависти.

Неконтролируемой, совершенно невыносимой, поглощающей все существо ненависти — как тогда, в лаборатории.

Злой заорал, словно от раздирающей изнутри боли. Это и была боль — боль, рвущая душу. Он сам стал этой ненавистью, физически ощущая, как хлынули от него во все стороны отравленные черные волны.

Толпы хищников отшатнулись от него, будто от опасной ядовитой гадины. И это гигантское, наверное, самое свирепое и живучее существо в недрах этого ада вдруг прервало выделение слюны и желудочных соков. Возможно, даже потеряло аппетит.

Даже для самых кошмарных мутантов его ненависть была слишком уж омерзительной. Злой корчился от необъяснимой психической боли, уже не думая о внешней угрозе.

Внутри себя он увидел нечто неимоверное, более страшное. Он катался в грязи, схватившись за раскалывающуюся голову, в ужасе задавая себе вопрос — что же такое он сам?!

С кем он мог сравнить себя? Со скунсом, в целях защиты испускающим нестерпимое зловоние? С каракатицей, окутывающейся непроглядной чернотой испускаемых в воду чернил? Все это слишком обыденно, не применимо к уродливому миру мутантов.

Он оказался достойным своих врагов.

Он сам был монстром.

6

До этого туннеля Злой добрался, словно в бреду. Он перестал бороться за жизнь, защищаться. У него попросту не осталось сил, будто его выкрутили, как грязную тряпку. Впрочем, теперь не было необходимости ежесекундно бороться за выживание — мутанты сами стали сторониться его, словно он вмиг стал несъедобен.

Словно вообще перестал быть живым существом.

Так Злой и шел вслед за неутомимым Цербером — будто окруженный невидимым защитным полем.

Он не помнил, как разыскал проход в последний котлован. Наверное, его привел Цербер. Мощные железные двери открыл совершенно машинально — просто повиснув на рычаге — и так же, на «автопилоте», преодолел последние метры. На пороге зловещей Черной Тверди Злой так и не смог взять себя в руки. А просто, обессилев, рухнул на бетонное покрытие.

И потерял сознание.

…Очнувшись, Злой некоторое время не желал открывать глаз. Хотелось думать, что происшедшее — просто ночной кошмар. Надо только полежать немного, и все пройдет само собой. Он откроет глаза — и увидит утреннее солнце за окном. Потянется, зевнет, кряхтя, встанет с кровати, наденет теплые тапочки — и поплетется на кухню, откуда уже тянет ароматным кофе, приготовленным заботливым автоматом…

Но не надо было открывать глаза, чтобы все эти иллюзии бесследно рассеялись. Пахло вокруг отнюдь не кофе.

Несло разложением.

Глаза распахнулись сами собой, и тут же включился в работу мозг, успевший, видимо, восстановиться для новых убийственных впечатлений.