Над землей безбрежный покой распахнул крыла,
Безмятежный миг застыл на веки веков,
Кто-то скажет: какое счастье — Вечность без зла,
Но однажды счастье выйдет из берегов.
И златые стены тронет могильный тлен,
И слепое небо прольет ядовитый дождь,
И хоть кто-то возжаждет боли и перемен,
И тогда ты снова в неверный свой дом войдешь.
И увидишь — сбылись слепых пророков слова,
Мир качается у края небытия.
И увидишь — она, несмотря ни на что, жива,
Утонувшая в мертвом свете земля твоя.
Заржавело золото, выдохся фимиам,
И убитой правды не заменила ложь.
И подмыло время, как море, дешевый храм,
И он рухнет, как только ты на порог взойдешь.
Твой несчастный дом, истерзанный немотой,
Уж не раз тебя предавал, только ты простишь.
Ты разрушишь этот похожий на смерть покой,
И опять себя, как прежде, не пощадишь.
И опять проклятье, бездна и сталь цепей,
Ведь опять не понят и снова объявлен злом,
Но ты вновь бросаешь вызов в лицо судьбе,
Ведь несчастный мир тебе не престол, а дом!
Полина Черкасова (Мисти)
Сквозь узкие щели между темными, тяжелыми шторами с трудом пробивались тонкие полоски света. Лучи заходящего солнца причудливо высвечивали прихотливые изгибы сигаретного дыма и гасли, успевая выхватить из полумрака профили двух мужчин.
Сколько часов они находились здесь? Может, два или три, а может, и десять. Если кто и знал, то точно не кто-то из них — оба были слишком погружены: первый в собственное повествование, а второй — в его восприятие.
— Страшный путь, — негромко проговорил седой мужчина, когда его собеседник на минуту умолк. — Не хотел бы себе такого… Что-то я знаю из книг, но там сказано общими словами, а вы рассказали подробно.
— Я никому еще столь подробно не рассказывал о своей жизни. — На лице Командора Ордена Аарн появилась тень улыбки, однако только на губах, глаза не смеялись, в них застыла боль. — И это только начало. Я сейчас остановился на том, что взошел на трон империи, которую позже назовут Темной. Впереди еще многое, но давайте прервемся ненадолго, мне слишком горько это вспоминать…
— Понимаю. Я ведь тоже рассказал еще не все. Наверное, стоит теперь мне продолжить, а потом — снова вы.
— Согласен. Это будет наилучшим выходом. Я все никак не могу понять, как вы сумели добиться столь ошеломляющего результата. Не вижу, как можно было изменить людей, почти потерявших души.
— Это было нелегко, — вздохнул седой. — И долго. Но я был не один, один бы не справился… Ни за что не справился бы. Вы ведь понимаете?
— Естественно, — согласился Командор.
— Хочу все же задать вам несколько вопросов.
— Задавайте.
— Сперва я хотел бы сказать, что поначалу считал вас вымышленным героем. — Седой пристально смотрел на Командора. — О том, что вы реальны, мне сообщило некое странное существо, или, возможно, сущность, посетившая наш мир. Не спрашивайте, кто это, из моего дальнейшего рассказа все станет ясно.
— Вот как? — Илар откинулся на спинку кресла и задумался. — Любопытно.
Интересно, кто это мог быть? Владыка Хаоса? Очень сомнительно, сущность такой силы вряд ли заинтересовалась бы одним миром, она мыслит масштабами вселенных. Кто тогда? Неужели?.. Он улыбнулся. Почему-то Командор был почти уверен, что не ошибся. Что ж, время покажет.
— Еще я хотел спросить об артефакте, — после недолгого молчания снова заговорил мужчина. — Он с вами и сейчас?
— Да, — подтвердил Илар. — От этой ноши мне не избавиться. Мой путь, как Командора Ордена Аарн, почти завершен. Вскоре я уйду туда, где нужна моя помощь, где я смогу принести пользу. Я и так слишком задержался.
Его собеседник тяжело вздохнул.
— Вам странно будет это слышать, или, возможно, вы сочтете, что я просто не могу понять того, о чем вы говорите, — но я вам отчасти завидую. Иметь возможность идти выше и дальше, пусть даже через боль и отказ от всего, что дорого… я бы многое за это отдал. — Он сделал паузу, а потом добавил, и в его голосе звучало сомнение пополам с горечью: — А может быть, и нет.
Илар пристально посмотрел в глаза своего визави. Тот не отводил взгляда, и Командор вдруг ощутил чувства, которые не мог удержать даже абсолютный щит терранца. Эмоции, простые и понятные каждая по отдельности, вместе образовывали совершенно безумную смесь, от которой начинала кружиться голова. Он вслушался, пытаясь осознать, что же за чувства обуревали собеседника, и, кажется, даже почти понял…
— Не надо. Пожалуйста, — очень тихо сказал седой. И Илар отступился. Того, что он успел считать, было более чем достаточно. Пожалуй, даже больше, чем он на самом деле хотел бы знать.
Несколько минут они сидели в тишине. Солнце опустилось за горизонт, в комнате стало совсем темно.
— Я хочу понять — как вы смогли измениться, стать, по сути, полной противоположностью тому, чем являлись? Обычно властолюбцы не меняются, их приходится уничтожать.
— Да, это так. — Илар усмехнулся. — Наверное, я просто «объелся» властью и осознал, что есть что-то иное, недоступное мне. Потому и ушел. Но не буду гнать лошадей, я потом поведаю вам обо всем. А теперь я хочу услышать продолжение вашего рассказа. Возможно, ваш путь — это выход для очень многих миров…
— Возможно, — пожал плечами собеседник. — Миры, думаю, все разные. И люди в одном не похожи на людей в другом.
— Во многом все же похожи.
— Не знаю, сам не видел, поэтому не могу судить.
Он помолчал, затем прокашлялся и начал говорить. В хриплом, иногда срывающемся голосе было отчетливо слышно, что он не рассказывает — он вновь переживает то, что сейчас уже стало далеким прошлым, но по-прежнему осталось в близком «вчера».
Наступила ночь, а в комнате все осталось таким, каким было перед закатом, — разве что собеседники поменялись ролями. Теперь Илар внимательно слушал историю своего визави, все глубже погружаясь в нее, проживая чужую жизнь вместе с ее обладателем, этим седым мужчиной. Командор знал: он должен понять, как простому человеку удалось достичь невозможного. И он поймет.
Двадцать тысяч дней и ночей пройдет,
Человек родился, человек умрет. [1]