— У меня аналогичное ощущение. Но здесь я пристрастен. Меня недавно включили в космическую партию, не объясняя правил. Я прошел от начала до конца и дергал за каждую веревочку, что подворачивалась, пока не понял — все мои усилия просто часть их большой игры. Мне такое не по душе, и, если появится возможность повернуть все вспять, я воспользуюсь ею.
— Гм-м, — произнес он. — А что, если вся твоя жизнь была обучением дергать за веревочки?
— Я бы не обрадовался. Полагаю, я чувствовал бы себя так же, разве что более напряженно.
Мандор взмахнул рукой, и передо мной предстал изумительный омлет, сопровождаемый чуть задержавшимся гарниром: жареный картофель с чем-то похожим на смесь лука и зеленого чили.
— Все это лишь предположения, не так ли? — сказал я и приступил к еде.
Здесь последовала длинная пауза, пока мы жевали.
— Вряд ли, — наконец отозвался Мандор. — Я думаю, Силы уже долгое время проявляют активность, и мы приближаемся к эндшпилю.
— Что заставляет тебя вмешиваться в эти дела?
— Началось с внимательного знакомства с происшествиями, — отвечал он. — Затем последовали выводы и разработка гипотез.
— Избавь меня от лекции о применении научного метода в теологии и человечьей политике, — попросил я.
— Ты спросил.
— Действительно. Продолжай.
— Тебя не удивляет то, что Свайвилл скончался именно сейчас, когда так много доселе неспешно развивавшихся событий одновременно подошли к развязке?
— Рано или поздно он должен был уйти, — промолвил я. — А все эти недавние потрясения, возможно, оказались для него чрезмерными.
— Расчет, — произнес Мандор. — Стратегия и расчет.
— Расчет и стратегия чего?
— Чтобы посадить тебя на трон Хаоса, разумеется, — ответил он.
Бывает, услышишь что-нибудь неправдоподобное — и все. А другой раз услышишь, а оно эхом отзовется. Сразу появляется чувство, будто с самого начала знаком с этим или знаешь что-то очень похожее, но только разглядеть не трудился.
В ответ на заявление Мандора я сперва должен был бы удивиться, затем фыркнуть что-то вроде: «Абсурд!» Однако я испытал странное чувство, — и неважно, прав Мандор или ошибался, — как будто существовало нечто большее, чем просто предложение, будто некий глобальный план толкает меня в круг власти Двора.
Я затянул паузу долгим, неторопливым глотком кофе. Затеи произнес:
— В самом деле?
И почувствовал, как улыбаюсь, когда Мандор пытался поймать мой взгляд.
— И ты осознанно участвуешь в игре?
Я снова поднял чашку. Я чуть было не произнес: «Нет, разумеется, нет. Впервые об этом слышу». Затем я вспомнил отца и его рассказ, как он оставил в дураках мою тетку Флору и заставил выдать ему жизненно важную информацию, которую сам он утратил из-за амнезии. Меня поразила не та ловкость, с какой отец это проделал, а факт, что его недоверие к родственникам переступило порог сознания, явилось на уровне чистой интуиции. У меня, в отличие от Корвина, не имелось векового опыта семейных неурядиц, соответственно не было и столь развитых рефлексов. Кроме того, мы с Мандором хорошо ладили, хотя он был много старше, и в некоторых областях наши вкусы весьма различались.
Неожиданно, обсуждая игру со столь высокими ставками, я будто услышал слабый голос Корвина — он называл этот голос «своей худшей и более мудрой половиной»: «Почему бы не попробовать, парень?»
И, вновь опуская чашку, я решил попытаться, хотя бы ради опыта и всего на несколько минут.
— Не знаю, одно ли и то же мы подразумеваем, — произнес я. — Почему бы тебе не поведать мне о разгаре игры — или, может быть, даже вернуться к началу и рассказать о том. что подтолкнуло тебя к столь преждевременным выводам?
— И Логрус, и Образ — разумны, — начал Мандор — Мы оба видели тому свидетельства. Не важно, они суть проявления Змея и Единорога, или все наоборот. В любом случае мы говорим о паре сверхчеловеческих разумов, имеющих в своем распоряжении мощь поистине безбрежную. Кто из них старше — еще один из бесполезных теологических вопросов. В той ситуации, когда это нас затрагивает, следует беспокоиться лишь о самих себе.
Я кивнул:
— Справедливо.
— Силы, которые они представляют, противоборствуют, но на протяжении веков были более-менее равны, — продолжал он, — и таким образом поддерживался баланс. Они постоянно одерживали небольшие победы друг над другом, стремясь расширить свои владения за счет противника. Общий итог не менялся. Оберон и Свайвилл долгое время были их агентами, а Дворкин и Сухай — посредниками, общающихся с Силами напрямую.
— Неужели? — промолвил я, пока Мандор отхлебывал сок.
— Полагаю, что Дворкин соприкоснулся с Образом слишком тесно, — продолжил он, — и таким образом стал открыт для манипулирования. Однако старик оказался достаточно искушенным, чтобы понять это и оказать сопротивление. Это привело к помрачению рассудка старого мастера, и соответственно к повреждению Образа, именно из-за слишком тесной их связи. Это, в свою очередь, заставило Образ оставить Дворкина в покое, чтобы не последовало более серьезного ущерба. Вред тем не менее был нанесен и Логрус выиграл круг, что позволило ему распространить свое влияние в царство порядка, когда принц Бранд начал эксперименты, дабы увеличить собственные способности. Я считаю, что он попал под контроль и стал невольным агентом Логруса.
— Очень уж тут много предположений, — заметил я.
— Учти, — возразил Мандор, — что его замыслы стали выглядеть бреднями безумца. Но в них обнаруживается куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд, если цель их — разрушить весь порядок, восстановив вселенную хаоса.
— Продолжай.
— В какой-то момент Образ обрел — а возможно, окончательно освоил — способность творить призраков, недолго живущие подобия тех, кто однажды его преодолел. Момент очень интересный. Думаю, именно так и был запущен главный механизм игры, поддерживая мой тезис о непосредственном влиянии Образа и, возможно, Логруса на развитие материальных событий. Может быть, именно с его помощью твой отец был выдвинут против Бранда как защитник Образа. Хотел бы я знать.
— Ты говоришь, выдвинут?