– Ну да, – задумчиво ответил учитель, – рядом вода, а кровососы разносят опасные болезни.
– Ты спроси священника, он должен знать, когда в последний раз здесь все вымерли, – добавил ужастиков Норманн.
– В прошлом году, он осенью сюда пришел с генуэзским караваном, его предшественников к этому времени уже сожгли.
– Придется спать под балдахинами, а днем натираться благовониями.
– Это еще зачем?
– Всю зиму готовился, а простых истин не знаешь! Кровососы не садятся на ароматное тело.
– Я изучал Китай, а не дикую Тартарию! – нервно воскликнул Хинрих Пап.
– Да не волнуйся ты, выживем, хотя и не все.
– Вот что, пошли по караван-сараям. Если найдем подходящий вариант, то выкупим остатки товаров.
– Ты в своем уме? Зачем мне везти в Персию китайский шелк?
– Это будет мой подарок за оказанную помощь.
Норманн с трудом скрыл вздох облегчения. Сработало! Очень хорошо сработало! Он конечно же приврал немного, но приврал и сгустил краски, уж очень не хотелось здесь торчать. Тем более что задержка действительно могла затянуться до осени.
Планировка города, в котором они поначалу элементарно заплутали, оказалась простой и прагматичной. В центре находились самые старые караван-сараи, они вплотную примыкали общими стенами, образуя подобие прямоугольника. Так благодаря новым пристройкам поселение разрасталось вширь. А то, что сначала приняли за городскую стену, на самом деле являлось забором внутреннего двора. Здесь отсутствовала какая-либо общая власть, жили по принципу каждый сам за себя и отношения выясняли своими силами, не пытаясь добиться справедливости с помощью других соседей. Как ни смешно, но монголы ни во что не вмешивались, не устанавливали своих законов и не собирали дани. Более того, Китай считался монгольскими землями, купцам не требовался ярлык, с караванов не взимались деньги за транзит. Благодаря полученным от священника разъяснениям быстро вышли к местам проживания китайцев, а первые ворота открылись еще до того, как Норманн успел стукнуть кольцом.
– Вот, прочтите. – Он протянул охраннику маленький кусочек шелка.
Еще в процессе подготовки Максим посоветовал написать на шелке различные варианты обращений. По-настоящему язык можно выучить только в общении с носителем данного языка, в противном случае высока вероятность, что живая речь будет непонятной.
– Пойдите дальше и в переулок, на другой стороне найдите ворота с цепью вместо кольца, – последовал доброжелательный ответ по-гречески.
– После переулка повернуть направо или налево? – спросил Норманн, желая попрактиковаться в греческом языке.
– Налево, здесь близко, господин Джу-Сянь на днях возвращается домой.
– А ты охранник или переводчик?
– Я? – Парень улыбнулся. – Нет, я Антониос Ревезос, сын хозяина этого постоялого двора.
– Давно приехали из Греции?
– Первый раз приехали? – еще шире улыбнулся Антониос. – Если верить деду, мы здесь живем со времен скифов.
– И все это время держите постоялый двор?
– Разумеется, очень выгодное дело. Купцы перед отъездом очень дешево продают остатки товара, иногда просто так оставляют.
– Не тянет на родину?
– Моя родина здесь! – Парень топнул ногой по сухой глине.
Нужный постоялый двор нашли очень быстро, и снова ворота открылись, едва Норманн коснулся кованой цепи.
– Нам нужен господин Джу-Сянь, – без вступлений заявил Норманн.
Однако ответ прозвучал на непонятном языке, и в разговор вступил Хинрих Пап. Через минуту их провели в просторное полуподвальное помещение.
– Ты на каком языке с ним разговаривал? – осматривая окошки-бойницы, спросил Норманн.
– Он генуэзец, – коротко ответил учитель.
– Да здесь собрался настоящий интернационал!
– Иногда ты находишь очень интересные слова. Наверное, зря начал изучать сразу несколько языков.
– Мой новый учитель после греческого собирается учить меня латыни.
– Этот язык ты быстро освоишь, он намного легче немецкого, не говоря уже о греческом.
– Лучше скажи, почему нас привели в подвал?
– Сам говорил, что здесь летом очень жарко. На севере зарываются в землю от холода, на юге – от жары.
– И по этой причине все дома очень низкие?
– Ну да, сам говорил, что здесь зимой лютый холод, а летом нестерпимая жара.
Где-то в доме неприятно заскрежетала дверь. Норманн нервно поежился и фыркнул:
– Тоже мне хозяева, дверные петли не могут смазать!
– Их специально такими делают, причем от каждой двери добиваются разного звучания.
– Разновидность издевательства над постояльцами?
– Скажешь тоже! – рассмеялся Хинрих Пап. – Защита от воров, получше любой сторожевой собаки!
– Неужели все так плохо? Маленький городок, кругом все свои, вроде не должно быть воровства.
– Лезут, со всех сторон пытаются пробраться, – заметил вошедший мужчина. – Я Эссуп, переводчик и нотариус.
– Да кто на такое рискнет? – не поверил Норманн. – Поймают и в яму или руку отрубят.
– Монголам все нипочем, вот и шарятся каждую ночь.
– А что говорит местный хан?
– Ничего. Хан Узбек, тем более беклярибек Атлтуг нас в упор не видят и никого из своих за воровство не накажут.
– Ни фига себе! А если вор кого убьет или охранник пришибет разбойника?
– Здесь действует негласное правило, на глазах никого не тронь, а за стеной делай что хочешь.
– Можно убить вора?
– Мы так и делаем, иначе полезут как черви на тухлятину.
– Погоди, ты убил воришку, а дальше что? Его же похоронить надо, родственникам сообщить.
– Смешной ты. Убил как бездомного бродягу, к ноге камень и в реку. Если труп найдут, тогда беда, родственники набегут, золото начнут требовать.
– Можно подумать, что не знали, куда родич ночью ушел.
– У них совсем другое отношение к жизни и смерти, даже не пытайся понять нравы людей степи.
Снова неприятно заскрежетала дверь. Эссуп пристроился за конторкой и начал готовить письменные принадлежности.
Господин Джу-Сянь бросил на своих гостей оценивающий взгляд, после чего сложил у груди ладони лодочкой и поклонился в традиционном китайском поклоне. Хинрих Пап ответил столь же любезной взаимностью, а вот Норманн не смог себя пересилить, лишь слегка наклонил голову и произнес:
– Дзяо сан тьяо! [19]