— Игры.
— Какие игры? Игр в это время нет. Флоралии отшумели, а праздник Фортуны не скоро.
— Руфин назначил. Вместо тех, что отменили в прошлом году. Войска Руфина не уйдут, пока не закончатся игры. Перед военным походом всегда устраиваются игры.
Зачем, ведь желания не исполняются.
— Чтобы воины привыкли к виду крови.
— Что? Какая кровь?
Гимп наклонился к самому уху Квинта:
— Ходят слухи, что оружие будет боевым. Будут сражаться гении, приговоренные к смерти.
— Бред.
— Правда. Все только и говорят об этом. Будет — не будет. Позволит сенат — не позволит. И как посмотрит на это Большой Совет.
— Теперь я понимаю, почему все забыли про Нисибис. Кровавая потеха ожидается под боком. Никому нет дела до того, что где-то далеко льется кровь и тысячи людей обречены на смерть. И среди этих тысяч — Элий. Мне казалось, римляне его любили. Так откуда такое равнодушие?
Тимп нахмурился.
— Не знаю. Я и сам теряюсь в догадках.
— Ты же бывший гений! Ты должен все знать! Кто мог представить такое! Вместо того, чтобы двинуться на помощь Нисибису, римляне сидят в Антиохии в ожидании игр, чтобы поглазеть на гладиаторов, которые больше не исполняют желаний! «О времена! О нравы!» [76]
Обе красотки завлекательно улыбались и посылали гостям воздушные поцелуи, которые, увы, оставались без ответа.
— Все точно спятили, — вздохнул Квинт. — Люди в Нисибисе ожидали штурма города и сожалели о том, что не могут сделать ставки на гладиаторов. А эта свихнувшаяся репортерша Роксана Флакк писала книгу, которая сгорит вместе с ней в осажденном городе.
— Роксана Флакк? — переспросил Гимп. — Я слышал это имя. Ты знаешь о личных соглядатаях императора?
— Конечно. Они подчиняются лично Руфину. Числятся охранниками. Их имена, кроме императора, известны только префекту претория.
— Так вот, Роксана Флакк — один из тайных агентов императора.
— Что?! — Квинт вцепился руками в край столика. — Ах, дрянь… Так вот кто меня выдал! И как ты узнал?
— Мне поведал это бывший гений Тибура. Как видишь, от гениев иногда есть польза даже сейчас.
Квинт кусал губы. Как он облажался! Он доверял этой девке! Не просто доверял — он к ней благоволил! Нет, не благоволил. Он ее любил! Вот и проглядел, осел!
— Мы должны купить армейскую рацию, — сказал наконец Квинт. — Можно достать?
— В Антиохии все можно купить. Вопрос лишь цены. У тебя есть тысяч пять?
— У меня нет ни асса. Но ты за меня заплатишь.
Вер разлепил глаза, но ничего не увидел. Серные и красные полосы перемежались друг с другом. Было жарко — кожей Вер чувствовал прикосновение солнечных лучей, но внутри него лежал кусок льда, смешанного с кровью. И во рту тоже — кровь и лед. Наверно, смерть такова на вкус.
— Пить, — прошептал Вер.
И почувствовал, как влага стекает по губам. Стекает, но не попадает в рот.
— Кто здесь? — Он беспомощно моргал, по-прежнему ничего не видя.
— Я с тобой, мой мальчик, — узнал он голос Юнии Вер.
— Мама…
Он почувствовал прикосновение ее пальцев. Настоящих пальцев. Человеческих. Она обрела плоть, чтобы ухаживать за сыном, как другие обрели материальную оболочку, чтобы сражаться.
— Ты упал с коня, я подобрала тебя и перевезла в Антиохию, подальше от битв и сражений.
Он понял, что лежит на кровати в саду — над головой шумели деревья. Веру показалось, что он слышит журчанье воды в фонтане.
— А где этот жирный? Где Пегас?
— Он привез тебя сюда, и я его отпустила. Он ускакал на Геликон [77] . Сказал, что хочет напиться студеной воды из священного источника. А я думаю, что он соскучился по виршам своих подопечных поэтов.
— Значит, я жив.
— Конечно — ты же бессмертен.
— Почему же тогда я ничего не вижу?
— Ты ранен, мой мальчик. Боги тоже иногда слепнут.
— Значит, я проиграл, — прошептал Юний Вер. — И прошу, не называй меня богом. Я не бог. Я слаб и беспомощен, я человек!
Он проиграл, и теперь монголы уничтожат Нисибис. И уже никто не сможет этому помешать. Элий погибнет… неужели погибнет? Вер загадал для него такое хорошее желание… оно не может исполниться после смерти Элия. Это невозможно… Элий, ты должен спастись… Ты просто не представляешь, как ты нужен. Еще немного побудь со мной на земле. Просто побудь где-то за сотни и тысячи миль отсюда. И оттого, что ты живешь, мир будет совершенно иным. Некоторым людям это под силу. В этом они бывают схожи с богами.
Элий не мог заснуть — ходил по улицам, несколько раз останавливался напротив знакомого вестибула. Сердце его разрывалось.
«Ты проиграл, проиграл, проиграл…» — стучала кровь в висках.
От этого некуда деться. Элий вновь прошелся взад и вперед. В раскрытом окне двухэтажного домика горел свет. Не электрическая лампа — масляный светильник. Женщина качала больного ребенка — ходила от двери к окну. Черные волосы струились по белому полотну сорочки. Ребенок тихонько хныкал, никак не желая засыпать. Так будет Летиция качать их малыша. Но Элий никогда этого не увидит. Элий повернулся и вновь посмотрел на вестибул и окованную железом дверь. Но так и не осмелился подойти и постучать. Бессмертная «Нереида» спит крепким сном. Они привыкли спать за двадцать лет своего плена.
Цезарь тряхнул головой и зашагал назад к крепости Гостилиана.
И тут он услышал шаги. Кто-то крался следом. Элий остановился и вытащил из ножен меч. Шагнул назад.
— Кто здесь?
Неведомый преследователь бросился на Цезаря. Блеснуло лезвие кривого ножа. Но бывший гладиатор оказался проворней. Поворот кисти, сталь очертила полукруг, и на мостовую упала отрубленная кисть, все еще сжимающая нож. Раненый закричал. Из-за угла появился дозор — несколько ополченцев, и с ними — преторианец. Один из ополченцев нес фонарь. Элий схватил нападавшего за шкирку. Черная хламида. Под сползшей на глаза шапкой — желтое горбоносое лицо. Маг?
Дозорные их обступили.
— Этот человек напал на меня и хотел убить, — сказал Элий.
— Калека… калека… — бормотал маг, зажимая здоровой рукой плюющуюся кровью культю. — Калека приносит несчастье… Телесные уродства — это отметины Ангхро Майнью, наложенные на смертных. Анахита не дарует помеченным метой уродства удачу. Мы не победим, пока он с нами… проклят… проклят…